— Как поживаете, пан Александр, мы ждем вас! — говорили менее близкие знакомые.
Александр бросил тросточку на стул и крикнул мальчику, который тут же показался в дверях:
— Чаю, Мойша!
Мальчик побежал исполнять поручение.
— Чаю с ромом! — крикнул ему вслед Александр. — Да только с настоящим, с ямайским, понял?
И начал здороваться с товарищами. Все так энергично пожимали ему руку, что лопнула зеленая перчатка, и так крепко обнимали и целовали, что с головы у него слетела шапка которую он не снял, войдя.
— А! — воскликнул он, бросаясь на диван. — Едва удалось сегодня вырваться из дому! Приехал к нам какой-то наш родич из Ковенской губернии, богатый человек, но скучный чертовски, ученый, а папа хотел, чтобы я с ним вместе поехал в костел. Но я не дурак! Как-то выкрутился! Во-первых, я бы тогда не успел побывать до богослужения в зале, а во-вторых, мой уважаемый родственник всю дорогу читал бы мне мораль.
— Ха-ха-ха! — расхохотались молодые люди. — И что же за мораль он тебе читает?
— Ну, прямо ко мне он, натурально, не обращается, — отвечал Александр, развалившись на диване и закуривая папироску, — я, слава Богу, уже не ребенок и не какой-нибудь студент. Он все больше обиняками, все рассказывает о своих сыновьях, как они кончили университеты, да как работают, да как каждый молодой человек должен трудиться на благо человечества и во славу Божию и тому подобное. А я слушаю и будто бы не понимаю, что все это камешки в мой огород. В конце концов каждый может иметь свое мнение, он одно, я — другое!
— Разумеется! — послышалось сразу несколько голосов.
— Сянковский! — воскликнул Александр, вдруг срываясь с дивана. — Я видел перед корчмой твоих лошадей, — какие прекрасные гнедые! Откуда ты их взял? И куда ты дел своих сивок? Должно быть, спустил кому-нибудь и вдобавок надул. Не сапом ли они заболели, а? Признавайся! Верно?
— Да нет, что ты, я купил этих гнедых за наличные, честное слово! — гулким басом оправдывался среди общего хохота широкоплечий и загорелый молодой человек в непомерно длинной тужурке.
— Ну, и сколько же ты заплатил за них?
— Сколько заплатил, столько и заплатил. Не скажу.
— Врет, честное слово, врет! — закричал Александр. — Знаю я его. Он всегда водит на ярмарку лошадей, то сапатых, то хромых, то слепых, сбудет их кому-нибудь, а взамен возьмет хороших. Так и со своими поступил.
Все смеялись. Сянковский обиделся.
— Спросите у моего отца, если не верите, что я за гнедых чистоганом заплатил, — сказал он, нахмурившись.
— «Да есть ли у тебя, цыган, свидетель?» — «Мои свидетели — жена и дети», — насмешливо протянул один из собравшихся. И снова все захохотали.
— А знаете что, — сказал другой, — нет в округе лучших коней, чем у Топольского. Я видел их вчера в парной упряжке: мышиной масти, быстрые, хороши, как игрушки.
— У какого это Топольского? — спросил кто-то, видимо, из посторонних.
— А у того, что из Тополина.
— А! Это тот, что обручен с паной Неменской?
— Вот счастливец, черт его побери! — воскликнул Александр. — И лошади у него самые красивые в округе, и обручен с самой красивой девушкой! Послушай, Котович, — обратился он к стройному юноше в слишком узком пальто, — ты ведь был в нее влюблен, верно? И получил отказ, а?
— Где там, — возразил Котович, — не про наши ноги эти пороги. Я всего лишь управляющий имением, хоть и большим, а у нее собственный фольварк. Да и кроме того, она уже год помолвлена с Топольским.
— Глупости, — сказал Александр, — от помолвки недалеко и до размолвки.
— Нет, я сам не хочу чужой невесты, — ответил Котович. — Это правда, что панна Винцента мне нравилась, но, когда я узнал, что она обручена, я и думать о ней оставил. Сохрани меня Бог невесту у кого-нибудь отбить.
— А я бы отбил, если бы мне понравилась, — сказал Александр. — Какое это имеет значение? Знаешь поговорку: коня торговать да невесту сватать…
— А все ж таки н-не пристало… — прервал его, слегка заикаясь, толстый и лысый шляхтич.
— Ладно, Рыбинский, не вам об этом судить, сеяли бы свою гречку да Богу молились, — ответил Александр, вызвав новый взрыв смеха.
— Лучше Богу молиться и гречку сеять, чем вот так вот баклуши-то бить! — в свою очередь отрезал Рыбинский.
Александр слегка смутился и повернулся к нему спиной.
— Знаешь, Олесь, ты, видно, в сорочке родился, — сказал другой, — панна Винцента хоть и обручена, а приветливо на тебя поглядывает.
— Э! Откуда вы это знаете? — сказал Александр, поправляя галстук.
— Ого! Шила в мешке не утаишь! Разве не видно было, как она на тебя посмотрела, когда ты в позапрошлое, кажется, воскресенье подал ей молитвенник перед костелом.
— В самом деле? Посмотрела? — спросил Александр, махнув пальцем по усикам.
— Ох, будто он сам не знает! Невинный младенец! — воскликнул Сянковский.
— Честное слово, не заметил, — ответил Александр, продолжая поглаживать усики.
— А пани Карлич? О ней ты тоже ничего не знаешь? — шутливо спросил кто-то.
— Ну, пани Карлич — это другое дело, — ответил Александр с многозначительным смешком.
— Надо же уродиться этаким красавчиком! — воскликнул плечистый и краснолицый Сянковский. — Ах ты Господи, мне бы твой чуб и такие девичьи руки, как у него!
— Ладно, хватит вам болтать глупости, — промолвил Снопинский с явным удовольствием. — Пойдемте-ка лучше в костел.
— Еще не звонили, — заметил кто-то.
— Ну и что? Поглядим, как будут подъезжать дамы.
Вся компания во главе с Александром, громко переговариваясь и смеясь, вышла из корчмы, сопровождаемая восхищенными взглядами мужиков и евреев, пересекла рыночную площадь и выстроилась перед окружавшей костел решеткой. Александр занял место у самого входа на кладбище: помахивая тросточкой, он болтал со своими приятелями, а между делом бросал взгляды и отпускал игривые замечания в сторону деревенских девок и молодаек, которые сидели неподалеку на земле и тоже почти все украдкой на него поглядывали.
— Черт тебя побери, Олесь, какое на тебе красивое пальто! — воскликнул один из юнцов. — Кто тебе шил? Уж наверное не Лейба?
— Я привез его из Варшавы, — отвечал Снопинский, пощипывая усики, — и эту шапку тоже.
И, сняв с головы шапочку, на подкладке которой действительно был фирменный знак одной из варшавских фабрик, он показал ее стоявшему рядом приятелю. Шапка пошла по кругу, и все восхищались ею.
— Вы только нам него посмотрите, — кричал Сянковский, — одни лишь варшавские наряды на нем! Да ведь это уйму денег стоит! Неужели папаша тебе столько дает?
