Затем она оплатила счет за отель, пока Локлейн укладывал их сумки и чемоданы наверх в коляску. Она вышла на морозный утренний воздух. Локлейн смотрел, как луч света озарил ее, у входа в отель. Она самая прекрасная, подумал он, и его сердце екнуло. Каждый мужчина на этой тихой улочке обернулся, чтобы бросить взгляд на освещенный силуэт, возвышающийся над толпой, словно сошедший с небес ангел.
Мюйрин, ничего не подозревая о том впечатлении, какое она производит на Локлейна, забралась в коляску, где уютно разложила на сиденье дорожные пледы. Она предполагала, что пассажиров будет больше, но благодаря столь раннему времени и плохой погоде в последние дни, коляска оказалась в их полном распоряжении.
Локлейн опять решал, сесть ли ему напротив Мюйрин или рядом с ней, хотя все это было нелепой формальностью. В конце концов, они спали в одной постели, а сейчас к тому же очень холодно. Поэтому он сел возле нее, закутав их обоих пледом. По пути Локлейн развлекал Мюйрин рассказами о своей жизни в Австралии, расспрашивал о ее жизни в Финтри.
Когда Мюйрин рассказала, к чему она привыкла там, дома, его охватило тревожное чувство, связанное с состоянием дел в Барнакилле. Он в который раз спрашивал себя, какой окажется ее реакция по прибытии туда. Не возненавидит ли она его за то, что он, похоже, приукрашивал истину в своих рассказах?
Он хотел ее предупредить и не решался, спорил сам с собой, стоит ли это делать, когда их беседа на время утихала. А как бы приятно было поговорить с кем-нибудь о том, что его волнует и интересует, насколько важную роль он играет в ее жизни! Даже их молчание было приятным; например, пока Мюйрин выглядывала в окно, наслаждаясь замечательными видами, или когда они перекусывали, сидя бок о бок и запивая бутерброды тем малым количеством молока, что смогли купить на маленькой ферме во время короткой остановки на переправе.
Когда Мюйрин смеялась, она сияла, как редкий бриллиант. Не в первый раз Локлейн сравнивал ее с Тарой, которая всегда оставалась холодной, держалась отчужденно и редко улыбалась, не говоря уже о смехе. Она была невероятно соблазнительна, но соблазнительность эта была разрушительной.
Мюйрин тоже очаровательна, признал Локлейн. Он был поражен тем, как она радуется жизни даже после всего, что с ней произошло. Или она просто пытается забыть все, что ей довелось пережить, притвориться, будто ничего не было?
– Опять вы за свое, Локлейн, – заметила Мюйрин, когда они подъезжали к Эннискиллену.
– О чем это вы? – озадаченно спросил Локлейн, устремив на нее взгляд серо-стальных глаз.
– Уходите в свой маленький, темный, унылый мир, где я не могу до вас добраться.
Локлейн взглянул на нее и отвел взгляд. Он говорил себе, что не может поцеловать ее сейчас, хотя каждая клеточка его тела стремилась к ней, жаждала ее.
– Простите, просто у меня сейчас столько мыслей в голове.
– Знаю, я вижу. Просто я хочу, чтобы вы рассказали мне о них. Проблема, которой мы поделились, уже наполовину решена.
– Я и сам не знаю, в чем проблема, – честно ответил Локлейн. – Я совсем запутался.
– Локлейн, вы ведь знаете, что я молода и бестолкова, но хочу помочь в Барнакилле насколько могу. А вы обещали быть честным со мной, – напомнила она, на мгновение взяв его за руку.
– Да, обещал. Я обещаю не скрывать от вас ничего, что касается Барнакиллы, – ответил он, ловко уходя от темы. Он мысленно выругал себя. Впредь нужно будет думать о работе, а не о том, на кого он работает. – Мы просмотрим бумаги, как только вы будете к этому готовы, Мюйрин, клянусь вам.
Мюйрин снова погрузилась в молчание, пока Локлейн не потянулся к ней, чтобы сжать ее ладонь в своих руках, наслаждаясь столь внезапным проявлением ее чувства и желая продлить это удовольствие.
– Знаете, вы очень хорошо разбираетесь в людях, – вдруг сказал он. – Вы многое в них замечаете. Вы будто очаровываете их, хоть это, возможно, звучит нарочито или вычурно. Вы так естественны, и от этого люди чувствуют себя с вами непринужденно.
Мюйрин зарделась.
– Спасибо за комплимент, хотя уверена, что не заслуживаю его.
– Заслуживаете. И есть в вас кое-что еще. Вы, пожалуй, слишком откровенны и открыты с людьми.
– Ну что вы, дорогой, разве вы не помните, какие выгодные сделки я заключила в ломбарде и с владельцем конюшни? – отшутилась она.
– Нет, я не об этом. Я хочу сказать, что мы с вами встретились всего три дня назад, а сейчас уже болтаем, как старые друзья. И при этом я работаю на вас, и Падди тоже. А вы обращаетесь с нами на равных, как с членами семьи.
Мюйрин покраснела и отвела глаза, промолвив:
– Что ж, теперь вы моя семья. Другой у меня здесь нет. – Она сделала паузу и вздохнула. – Люди все время лгут друг другу. Я стараюсь быть честной, и вы, думаю, тоже. Я сильно разочаровалась в людях, однако это не означает, что я перестану всем доверять. Я буду доверять вам, пока вы будете честны со мной, Локлейн. Но если я узнаю, что и вы предали меня, наша дружба окончится. Но это лучше, чем все время с недоверием относиться к людям и постоянно бояться худшего. Я знаю, что если от людей ожидать худшего, то они непременно оправдывают эти ожидания.
– Красота, смекалка, а вдобавок еще и философский склад ума, – легко улыбнулся Локлейн, целуя ее руку. – Что еще может желать мужчина?
Она вдруг растерялась.
– Не знаю.
Ее реакция только укрепила решимость Локлейна, и он привлек ее к себе, чтобы по-настоящему поцеловать ее в губы, и поцелуй этот становился все глубже, по мере того как коляска мерно покачивалась на дороге. Мюйрин обвила руками его шею и прижалась к нему. Всем телом она потянулась к нему, как цветок, раскрывающийся навстречу трепетным лучам солнца. Хотя его руки, охватившие ее талию, причиняли ужасную боль, она не могла отказаться от удовольствия почувствовать, как эта сила и это тепло пройдут через нее.
Локлейн повернул к ней голову, прикасаясь губами к ее рту, безумно лаская ее губы, проникая языком в самые влажные глубины ее рта, переплетая свой язык с ее. Будто мелкими глотками потягивал крепкое вино. Сердце тяжело забилось в груди Локлейна, когда Мюйрин крепко прижала его к себе и запустила руку в его волосы. Тара никогда меня так не целовала, подумал он, и у него мучительно заныло где-то в низу живота.
Наконец Локлейн почувствовал, что больше не сможет сдерживаться. Если он не остановится сейчас, он знал, что попытается поднять ее юбку. Это было абсолютно немыслимо. Мюйрин его госпожа. Ей нужно, чтобы он ей помог, а не занимался с ней любовью. И если он ее обидит, она может отстранить его от службы в любой момент.
