Джонас вышел из дома, свистнул извозчика и через несколько минут был у дверей борделя. Извозчик очень удивился, поймав золотую монету, но возражать против чрезмерно щедрой платы, естественно, не стал.
— Спасибочки, сэр. Вас подождать?
Джонас махнул рукой.
— Езжай, милейший. Как дурак… — продолжал бормотать он. — И разве хоть кто-то оценил?
— Добрый вечер, сэр, — поздоровался лакей, оценивая, не доставит ли подвыпивший господин неприятностей.
— Может, и добрый, — скривился Джонас.
— Садитесь, сэр. Вина?
— О да, будь так любезен, налей ещё.
Вышла хозяйка, глянула на лакея, словно спрашивая, спроваживать или нет этого господина. Лакей пожал плечом, на его взгляд, посетитель был безопасен и платёжеспособен, судя по монете, брошенной кучеру.
Джонас встал и поцеловал даме ручку.
— Добрый вечер, мадам. Я выпил, но неприятностей вам не доставлю, — Джонас очаровательно улыбнулся. — Всё, что мне нужно, — сговорчивая, тёплая и ласковая девушка — вроде вас — на всю ночь.
Мадам улыбнулась в ответ. Лесть была ей небезразлична, хотя она хорошо знала цену таким словам.
— Но не пожалеете ли вы о своём порыве утром, мистер?
— Как можно пожалеть об удовольствии, милейшая леди?
— Что ж, сэр, я пришлю к вам девушек, выбирайте сами.
Джонас поклонился и снова сел. Он удивился, что бокал его пуст, и подозвал лакея.
Вошли три девушки. Они были довольно хорошо одеты, приветливо улыбались и явно ничего не имели против мужского внимания. Взгляд Джонаса остановился на той, что была в центре.
— Иди ко мне, милая, — проговорил он, в упор глядя на девушку. Та в упор глядела на клиента. Довольно привлекателен, во взгляде нет жестокости. Ночь с таким мужчиной обещала кучу наслаждений.
— Милдред, это мистер…
— Джонас Хоупли, — пробормотал Джонас, чувствуя, как возбуждается от поёрзываний девушки у него на коленях.
— Ну вот. Проводи мистера Хоупли наверх, Милли.
— Пойдёмте, сэр, — проворковала Милдред, поднимаясь на ноги. Она потянула Джонаса за собой.
— Пойдём, милая.
Милдред опасалась, что клиент уснёт после первого же раза, который оказался слишком быстрым, но была приятно удивлена, когда мистер Хоупли пошёл и на второй приступ. Она надеялась, что поутру, проснувшись, он снова займётся с ней любовью.
— Кейт, — едва слышно пробормотал Джонас, изливаясь в девушку второй раз. Милдред благоразумно промолчала. Она давно привыкла, что отказ какой-нибудь женщины оборачивался для неё самой чудесной ночью и немалой прибылью. А что до имени… Какая разница?
Проснулся Джонас, когда небо за окном только-только окрасилось синим. Голова трещала с похмелья. Он сел на кровати. Услышал дыхание женщины, спящей рядом. Сначала он не поверил своим глазам.
— Кейт?
Он отодвинул растрепавшиеся по подушкам волосы, чтобы увидеть лицо, и усмехнулся. Мечта была слишком хороша, чтобы оказаться правдой. Рядом с ним была не Кейт, а девушка, очень на жену похожая. Неприглядная правда постепенно всплывала в голове. Он в борделе. Изменил жене. И даже не один раз. Вино не лишило его памяти, к сожалению. Что ж, теперь будет не так обидно выслушивать оскорбления от жены. Теперь это будут честно заслуженные им слова. Вернее, бесчестно. Джонас почувствовал лёгкий укол сожаления и приступ злорадства. Он было подумал, не разбудить ли девушку и повторить всё сначала, но не стал этого делать. Он тихо оделся, бросил на стол всё содержимое своего кошелька, оставив себе две монеты. Одну отдал сонному лакею у дверей, другая так и осталась лежать в его кармане.
По улицам стелился густой туман. Джонас вздохнул полной грудью и пешком направился домой. Раскаяние и сожаление наполняли его душу.
Вот уже почти два месяца Джонас безвылазно сидел в Лондоне, если, конечно, не считать короткого визита в Эшли-парк к брату. У Теодора с женой, кажется, всё налаживалось. Леди Эмма, что поразило Джонаса до глубины души, выглядела умиротворённой и счастливой. И даже улыбалась. Но, по подсчётам Джонаса, на укрощение леди Эммы у Теодора ушло четыре года. Если они прошли также, как последние несколько месяцев у Джонаса, то оставалось только завидовать терпению и выносливости барона Эшли.
Может быть, Джонас поехал бы к жене, но он просто не знал, как теперь смотреть ей в глаза. Оказывается, чистая совесть является мощнейшей силой. Теперь у него словно не было права туда ехать. И сколько бы Джонас ни убеждал себя, что остаётся в Лондоне исключительно потому, что должен дождаться своих кораблей с Востока, от правды он скрыться не мог.
Сидя в кресле, он вертел в руках золотую монету — напоминание о той позорной ночи — без единой мысли в голове.
— К вам мистер Браунинг, сэр, — сообщила экономка. Джонас кивнул.
— Проводите его сюда, будьте любезны.
Джонас встал, налил в бокал вина и протянул Филиппу, когда тот вошёл. Филипп взял вино и раскинулся в ближайшем кресле с тяжёлым вздохом.
— Давно тебя не видел, Филипп, — сказал Джонас, снова усаживаясь. — Где ты пропадал?
— Ездил к родственникам в Хэмпшир. Знаешь, семейное торжество. Бабушке исполнялось 80 лет.
— Хорошая дата.
— М-м-да.
Филипп задумчиво поболтал вино в бокале, а потом вдруг разом отхлебнул половину. Джонас лишь чуть приподнял брови. Он заметил, что на руке у Филиппа траурная повязка.
— Судя по всему, кто-то умер?
Филипп задумчиво покачал головой.
— Уж не бабушка ли? — осторожно спросил Хоупли.
— Куда там! — криво усмехнувшись, махнул рукой Филипп. — Она, небось, ещё столько же проживёт.
Филипп помотал головой.
— Слушай, Джонас, я пришёл к тебе отвлечься от всех этих смертей. Не хочу вспоминать. Давай отправимся к мадам, возьмём тёпленьких живых девочек на ночь.
Хоупли удивлённо приподнял брови. Смертей? Живых девочек? Видать, то, что произошло в семейном гнезде Филиппа, очень сильно того потрясло.
— Филипп.
— М?
— К мадам я не пойду.
— А что так?..
— Я женат, — напомнил Джонас.
Филипп с интересом посмотрел на него.
— Ты уже два месяца живёшь в Лондоне без жены. Судя по всему, — говорил Филипп в своей обычной протяжной манере, — она тебя прогнала. И при этом ты отказываешься от удовольствия повидать мадам и её девушек?
— Цена за это удовольствие слишком высока, — пробормотал Джонас. Филипп прекрасно понял, что Джонас имеет в виду не деньги. Он хмыкнул и поднялся.
— Что ж, тогда я пойду один.
— Счастливо.
В дверях Филипп вдруг остановился, закрыл лицо руками, помотал головой и тяжело вздохнул.
