— Что ж, тогда я пойду один.
— Счастливо.
В дверях Филипп вдруг остановился, закрыл лицо руками, помотал головой и тяжело вздохнул.
— Всё-таки, Джонас, скажу я тебе, что одно дело, когда умирает старуха. Даже три. Пускай. Пусть даже человек лет тридцати. Но девушка пятнадцати лет… Моя кузина. Такое невинное создание. И… дети. Совсем маленькие. Год, два, пять лет… и ничего нельзя сделать. Из трёх детей моей сестры в живых остался только младший сын. Господи, ужас какой. Не хочу вспоминать.
— Погоди, Филипп, — Джонас неизвестно почему забеспокоился. — Что с ними случилось?
— Вспышка оспы.
Джонас, одеревенев, сжал ручки кресла.
— Вот уж не думал, что мой рассказ так на тебя подействует, — скривился Филипп.
— Моя жена. И Дэвид. Живут. Всего в нескольких милях от дома твоей бабки.
Филипп тяжело выдохнул.
— Наверное, если бы с ними что-нибудь случилось, тебе бы сообщили?
— Вряд ли.
Уже через несколько минут Джонас был в седле и быстрее ветра летел в Хэмпшир, совершенно не заботясь о лошади.
Джонас спрыгнул на землю и постучал в дверь её дома. Тишина. С каждым ударом сердца отчаяние сильнее овладевало им. Он видел слишком много людей в траурных одеждах, пока ехал сюда. Он постучал ещё раз. Господи, он всё бы отдал, только бы услышать, как Кейт прогоняет его, обвиняя в чём попало. Только бы услышать.
Когда дверь тихонько отворилась, у Джонаса перехватило дыхание.
— Мистер Хоупли, — печально поздоровалась Мэй, — здравствуйте.
Она вышла на крыльцо и закрыла за собой дверь.
— А… Кейт?
— Она в гостиной.
У Джонаса подкосились ноги, он вынужден был опереться о косяк.
— А Дэвид?
Мэй закусила губу и отрицательно покачала головой.
— Господи, — Джонас закрыл глаза. — Господи…
Он чувствовал, как внутри него что-то ломается, крошится, умирает — та часть его сердца, в которой жила любовь к Дэвиду.
Джонас сел на крыльцо, ноги не держали его, и схватился за волосы. Несколько минут он сидел так.
— Когда? — спросил он и не узнал собственный голос.
— Неделю назад мы похоронили Дэвида, — ответила Мэй.
Джонас зло усмехнулся при мысли, что он мог ещё долго не узнать о смерти сына, если б не случайность. И, вероятно, Кейт не хочет его видеть. Она не хотела видеть его, когда всё было хорошо, и не захочет видеть сейчас, наверное. Она много раз повторяла, что он ей не нужен.
Джонас встал, увидел свою лошадь. Та тяжело дышала, была вся в поту после бешеной скачки. Он подошёл к ней, уткнулся лицом в шею лошади.
— Прости, прости, — шептал он, поглаживая её. Он уже было развернулся и повёл лошадь в поводу за собой со двора, но его окликнула Мэй.
— Мистер Хоупли.
Он посмотрел на неё.
— Мне кажется, вам следует войти.
Мэй открыла дверь и настойчиво смотрела на него, приглашая за собой. Джонас поколебался, но не смог противиться своему желанию увидеть Кейт. Вслед за Мэй он вошёл в дом.
Кейт сидела, откинувшись в кресле, глядя в пустоту перед собой. Она не плакала, от горя у неё просто ни на что не было сил. Она едва взглянула на вошедшего.
— Кейт, — через силу сказал Джонас. Она вдруг встала с кресла и стремительно направилась к нему. Джонас покорно ждал её, ожидая чего угодно — пощёчины, брани, холодного презрения, — он всё это заслужил. Но она крепко обняла его, спрятала лицо на его груди и расплакалась. Помешкав, он всё же решился обнять её в ответ. В её безутешных рыданиях он сумел разобрать своё имя. Он плакал сам, крепко обнимая её, находя утешение в её объятиях и чувствуя, что не имеет на это права.
Спустя час он сидел на диване, Кейт спала, устроившись в его объятиях. Приятно и горько было осознавать, что в горе он всё-таки оказался ей нужен. Если бы только он настоял, чтобы Кейт поехала с ним в Лондон, Кейт, вероятно, не стала бы его обнимать, но зато Дэвид был бы жив. А сейчас Джонас мог вспомнить о сыне не так уж много — как тот учился держать головку, как улыбался ему, как хватал маленькими пальчиками за пальцы Джонаса. Господи, какие маленькие были эти пальчики… Но Джонас не мог вспомнить, как он прикасался к сыну. Два месяца почти беспробудного пьянства в Лондоне многое стёрли из его памяти.
И что самое ужасное, половину своей короткой жизни Дэвид прожил без отца. Вот о чём жалел Джонас больше всего. Он должен был настоять на своём присутствии, он должен был убедить Кейт, что нужен ей и сыну, и не должен был уезжать в Лондон без них.
Джонас пытался вспомнить те дни, что он провёл с Дэвидом, но воспоминаний было слишком мало.
Ещё Джонас решил, что никогда не будет спрашивать у Кейт, собиралась ли она написать ему о смерти Дэвида. Он не чувствовал себя вправе предъявлять какие бы то ни было претензии и мысленно готовился к тому, что когда Кейт придёт в сознание, то вновь прогонит его.
Через некоторое время она пошевелилась и тяжело вздохнула. Джонас замер.
Кейт высвободилась из его объятий, села рядом, сложив руки на коленях и опустив взгляд. Джонас решил, что она раскаивается в своё порыве, когда прижалась к нему, ища сочувствия. Почти не дыша он ждал, что она скажет.
— Вероятно, тебе надо уехать…
Джонас смиренно поднялся с дивана.
— Если ты не хочешь… заболеть, — договорила Кейт.
Джонас перевёл дыхание. Ему было непонятно, хочет ли Кейт на самом деле, чтобы он уехал.
— Вряд ли я заболею. Когда мне было семь лет, мне сделали вакцинацию.
Кейт не знала такого слова.
— Прививку? — переспросила она, взглянув на него.
— Нет, — он покачала головой. — Вакцинацию. Теодор нашёл у отца в библиотеке книгу… Один учёный исследовал оспу, и прививки, и вакцинацию… Теодор убедил отца сделать нам вакцинацию.
— О, — Кейт опустила глаза. — А у меня прививка. И у Мэй.
Конечно, из объяснений Джонаса Кейт не поняла, что такое вакцинация, но сейчас ей это было безразлично.
— А у Дэвида не было… — прошептала она.
Джонас вдруг подумал, что ему самому следовало позаботиться об этом, но он поступил так же безответственно, как его собственный отец. И если бы не Теодор с его неуёмной тягой к знаниям, неизвестно, до скольки лет дожил бы сам Джонас. Вот ещё один долг брату, о котором Джонас никогда не думал.
С другой стороны, ему подумалось, что таким маленьким детям, как Дэвид, ни вакцинацию, ни прививку не проводят. Он не стал говорить этого Кейт.
Он вдруг с ужасом понял, что есть ведь ещё и чахотка, и холера, и дизентерия, и малярия… и множество других болезней. И горько пожалел, что не выучился на врача, когда была такая возможность. Сейчас он бы отдал всё на свете, лишь бы знать, что и как лечится.
