– Нет!
Но это слово вырвалось у нее слишком поспешно, и Вейл понял, что Мэри давно обдумала этот вопрос.
– Зато я способен уничтожить Трейвика и не намерен это скрывать. Торговец не станет рисковать ради неродного ребенка: слишком многое может потерять.
– Ему достаточно сознания того, что он причиняет людям боль. Жажда мести может толкнуть его на любой поступок. По-моему... он не в своем уме – вы же видели, как он вел себя на суде. Он очень хочет заставить меня страдать.
– Мэри, если этот тип не совсем лишился рассудка, он не будет связываться со мной: в этой битве ему нечего надеяться на победу.
– Как вы уверены в себе! – саркастически воскликнула Мэри. – Вы и вправду считаете себя всесильным?
– Я уверен лишь в том, что сумею вырвать твоего сына из лап Маркуса Трейвика, – терпеливо объяснил Вейл.
– Моего сына? – переспросила она. – Не надо недооценивать противника, Ник, – он не боится вас! Да, вчера вы победили его с помощью судьи и адвоката. Но не стоит умалять силу его ненависти – ко мне и к вам. Я хорошо знаю Трейвика и потому должна предупредить: будьте осторожны! По закону Ричард считается сыном Трейвика, и тот может поступить с ним, как пожелает.
– Выслушав мои доводы, он согласится уладить это дело самым безболезненным способом.
Но в глубине души Вейл не чувствовал уверенности. Мэри знала Трейвика гораздо лучше, чем он, она точнее предугадывала возможную реакцию торговца. Но делиться с ней своими сомнениями? Никогда! Ей и без того слишком долго пришлось нести тяжкую ношу ответственности за безопасность и благополучие ребенка. Теперь пришла очередь Ника.
– Мэри, я обещаю тебе: через несколько дней мальчик будет с тобой.
– Ричард, – подсказала она. – Его зовут Ричард.
– Знаю.
– Но избегаете произносить его имя вслух. По какой причине, ваша светлость? – вызывающе спросила она. – Может, вы не собираетесь признавать его своим сыном? Он действительно ваш единственный сын. Ваш первенец. Наследник.
Вейл не сразу нарушил томительную паузу.
– По-моему, нам следует сначала позаботиться о настоящем ребенка, а уже потом строить планы на будущее.
– Должна предупредить, что вам будет нелегко отречься от него. Сходство заметил не только Трейвик, – произнесла Мэри.
– В мои намерения вовсе не входит отказ от отцовских обязанностей. Я уже признал тебя женой...
Мэри перебила:
– Но в то время вы еще не подозревали о существовании ребенка! Хотелось бы знать, согласились бы вы сделать это признание, если бы поняли, что узы брака будет нелегко разорвать?
– Разорвать?
– Полагаю, вы собирались развестись со мной или объявить брак недействительным, как только Трейвик откажется от своих обвинений. Вам и в голову не приходило предать наши отношения огласке – это же очевидно! Но я благодарна вам: мне объяснили, что суд наверняка приговорил бы меня к каторге, – мрачно добавила она.
– Я не жду от тебя благодарности, Мэри, – я слишком мало сделал для тебя. Нам обоим известно, как легко я нарушил клятвы, которыми мы обменялись. Но развод не входит в мои планы. Как и отказ от ребенка.
– Ричарда, – вновь холодно поправила Мэри.
Ник не стал объяснять, почему ему так трудно произнести это имя. Он опасался, что, получив имя, образ мальчика станет для него слишком реальным. Сын и без того был точной копией Ника – это замечали все. Пока Ричарду предстояло оставаться лишь пешкой в рискованной игре, и лишь позднее он должен был обрести кровь и плоть.
«Поверьте мне, он много выстрадал», – эхом прозвучали в ушах Ника слова Мэри. Он отмахнулся от них, чтобы уберечься от неверного шага. Чувства сделают его слишком уязвимым для Трейвика. Он не мог позволить себе быть слабым. Пока.
– Мэри, клянусь: твой сын будет с тобой! – снова произнес он.
Мэри отвернулась и крепко сжала губы, чтобы не выпустить рвущиеся наружу слова. Конечно, она не поверила ему. Но на что он мог рассчитывать? Подумаешь, еще одна клятва! Разве Мэри Уинтерс обязана верить обманщику?
А Ника охватил шквал чувств – такой же, как в ту минуту, когда Мэри вошла в комнату. Он постарел, но чувства к ней, по-видимому, не изменились. Гордыня Ника уничтожила девушку, которой когда-то была Мэри. Но женщина, в которую она превратилась, оказалась не менее желанной.
Как хотел он прикоснуться к ней, исследовать каждый дюйм ее кожи, провести кончиками пальцев по безупречной, словно фарфоровой, груди. Он жаждал заботиться о ней, защищать и утешать. Он мечтал, чтобы ее тонкие загрубевшие пальцы вновь стали гладкими, чтобы горечь исчезла из этих синих глаз вместе с темными кругами под ними.
Ни одну женщину в мире Ник не желал так, как Мэри Уинтерс – девушку, которую он предал и бросил. Как и собственного сына. Ей самой пришлось принять мучительное решение отдать ребенка. «Не видела другого пути спасти его»...
Твои страдания кончились, молча поклялся Ник. Твоя ноша стала моей. Он не произнес эту клятву вслух: Мэри все равно не верила ему.
Ровным и бесстрастным тоном герцог произнес:
– Пирс проводит тебя. Надеюсь, слуги исполняют все твои приказы. Но если тебе что-нибудь понадобится...
– Последние три месяца я провела в тюремной камере, а последние шесть лет – в тесной и темной комнате в доме Маркуса Трейвика. Но сейчас мне ничего не нужно. Я хочу лишь спасти сына. Вашего сына. Больше я у вас ничего не прошу.
Она поднялась и, не взглянув на Ника, направилась к двери, за которой ее ждал Пирс. Ник услышал негромкое приветствие Пирса, а затем дверь захлопнулась, словно Мэри отгородилась ею.
Минуту Ник сидел неподвижно, потом положил ладони на стол и с трудом поднялся на ноги. Резкая боль в бедре вызвала у него легкий стон: ощущения были неприятными, но привычными.
Он медленно прошел к окну, волоча ногу тяжелее, чем обычно. Оставаясь в одиночестве, он редко пользовался тростью – она по-прежнему раздражала его, служила постоянным напоминанием о невозвратном. Опустив руку, он принялся потирать ноющее бедро.
За годы, прошедшие с момента трагической гибели родственников, он ни разу не отказался от исполнения своего долга. Ничто не отвлекало его. А теперь все изменилось. У него появились жена и сын.
Жена, которой невыносимо находиться с ним в одной комнате, и сын, по закону принадлежащий другому человеку. Значит, у него по-прежнему ничего нет. Ничего, кроме досадной гордыни, давно переставшей быть для него утешением.
– И вы, ваша светлость, уверены в том, что способны своими угрозами заставить меня отказаться от родного сына?
В голосе Маркуса Трейвика сквозила ирония, страха торговец явно не испытывал, хотя герцог Вейл дал ясно понять, какими могут быть последствия отказа. Финансовые дела Маркуса Трейвика давно пошатнулись, но он ничего не боялся. Мэри оказалась права. Трейвик предпочел власть над ней деньгам, предложенным за мальчика.
