– На что? – спросила госпожа Дакс.
– Как! – всполошилась госпожа Терриан. – Вы никогда не видели Alpenglühen? Заход солнца в Альпах?!
– Нет. В это время мы с дочерью обычно переодеваемся к обеду.
– Но ведь это же преступление! И вы тоже, малютка? Подумайте! Вы должны видеть это сегодня же вечером! Нет ничего более красивого… Зачем вам переодеваться к обеду в пансионате? Послушайте, дитя мое, вы прекрасно выглядите в этом платье. Доставьте мне удовольствие, пойдите сейчас же – как раз бьет половина шестого – и бегите на верхнюю террасу. Вы попадете туда как раз вовремя. А я побуду с вашей матушкой, пока вы не вернетесь.
– Сударыня, – пролепетала барышня Дакс, – я не знаю… Я никогда не выхожу одна днем.
– Так что же! Здесь Фужер! Он только ждет разрешения сопровождать вас.
Фужер вежливо взглянул на госпожу Дакс.
– Вы разрешите, сударыня?
– Конечно, вам разрешат, – отрезала госпожа Терриан.
– Нет, нет! Не на террасу, – запротестовал Фужер, удерживая Алису за руку.
– Куда же вы хотите идти?
– На Вышку. Мы двадцать раз успеем добраться туда, при условии, что часть дороги пробежим бегом. И избавимся от отвратительной толпы туристов.
Она не спорила. Они побежали во весь дух по крутой дороге.
Солнце опускалось за кружево Долы. На юге Грейские Альпы пылали, освещенные последними лучами, как огромный горн.
Пламя лизало ледники. Нигде не было больше белизны. Снега рдели повсюду, подобно раскаленным угольям. И ночь быстро надвигалась с востока, сменяя серым цветом синеву неба.
– Если б кто-нибудь надумал изобразить эти краски на акварели, все стали бы кричать, что этого не может быть, – заметила барышня Дакс.
– Тише! – прошептал Фужер. – Слушайте, слушайте вечернюю тишь!
Их окружало удивительное спокойствие. Тьма теперь заволакивала вершины гор, одну за другой, и к пурпуру их она прибавляла свинцово-синие оттенки, с каждым мгновением становившиеся все более темными.
– О! – воскликнула барышня Дакс. – Все было розовым, а теперь…
– Молчите! Вы спугнете небесных живописцев.
Лиловато-розовые снега, как бы волшебством обесцвеченные, стали лиловыми, потом сделались цвета глициний. На одно мгновение, казалось, ночь остановилась. Горы сделались синими, совсем синими. И только закат еще сочился кровью, как длинный пылающий шрам.
– Кончилось, – сказала Алиса.
– Молчите! Начинается.
Внезапно Альпы преобразились. Нежданные оттенки, таившиеся в глубине эфира, – желтые, серые, – ринулись на кобальтовую синеву ледников, и возникла сверхъестественная зелень рдеющих Альп, Alpenglühen. Пугающим влажным и бледным саваном заволокло, закрыло весь горизонт. Могильное и призрачное сияние трепетало в воздухе, подобное погребальной фосфоресценции в грозовые ночи на Атлантике. Вечные громады снегов без колдующего солнца на один миг показались в своем настоящем виде: кладбищем ужаса и отчаяния. Еще мгновение – и победоносная ночь погасила видение.
Теперь барышня Дакс молчала. Она была потрясена. Боязливо она схватила Фужера за руку.
– Нужно возвращаться, – сказал Фужер.
Она ответила «да» и не тронулась с места. Как бы не понимая ничего, она смотрела по сторонам.
– О! – внезапно пролепетала она. – Здесь…
Он удивился и осмотрелся кругом, следуя за ее взглядом. И внезапно он вздрогнул. Он вспомнил эти ели, эти папоротники. Да, на этом самом месте он целовал губы Кармен! Воспоминание об этих устах, оплакиваемых и желанных, непонятным образом сковало его язык. Здесь…
А барышня Дакс?.. Что хотела она сказать? Разве она знала? Быть может, видела?
Он остановил на ней испытующий взгляд. Она покраснела и отвернулась, как бы желая убежать. Он удержал ее сильной рукой. Она, задыхаясь, покачнулась; стан ослабел, грудь напряглась.
Не раздумывая, он наклонился над ней и, не встречая сопротивления, сладостно прикоснулся к ее вспотевшему виску.
В большой открытой коляске, которую разыскал Фужер, поместились все. Госпожа Дакс, по правую руку от нее Фужер, по левую – Жильбер Терриан, напротив госпожа Терриан, между Алисой и Кармен де Ретц, Бернара приткнули рядом с кучером.
Они возвращались. Экскурсия была тоскливая. Несмотря на все усилия быть вежливой, госпожа Дакс не в состоянии была в продолжение семи часов сохранять довольный вид; и Кармен де Ретц, любившая при всяком случае подчеркнуть свою откровенность, не скрывала зевоты, но это можно было предвидеть и не обращать на это внимания. Самой большой неудачей было дурное настроение Фужера, который за весь день не раскрыл рта. С того вечера, когда они смотрели Alpenglühen, он впервые встретился с барышней Дакс и видел ее рядом с Кармен де Ретц. Без сомнения, встреча казалась ему некстати.
Итак, на одну госпожу Терриан легла вся тяжесть этого дня. Она говорила, сколько была в состоянии, задавая вопросы и отвечая на них, маскируя своей болтовней общую неразговорчивость и время от времени стараясь победить упорное молчание барышни Дакс. Оттого что на нее, снедаемую страхом, было жалко смотреть: с одной стороны ее мать, с другой стороны ее друзья. Она просто голову теряла. И Фужер, который несколько дней тому назад, быть может, успокоил и утешил бы ее, теперь только вызывал краску на ее лице всякий раз, как встречались их взгляды.
В довершение неудачи день был ужасающе жаркий. Мороженое растаяло в корзине, обернутой фланелью, и есть его пришлось жидким и теплым. Тяжелые свинцовые облака, которые с утра грудились над горами на востоке, медленно поднялись до зенита – было непонятно, какой таинственный ветер гнал их, потому что нагретый воздух был неподвижен. Таким образом, небо стало наполовину из голубого шелка и наполовину из серой шерсти. Зарницы прорезали шерстяную половину.
Госпожа Терриан, хотя и бодрилась, облегченно вздохнула, когда коляска миновала Живринское озеро. Пытка близилась к концу: еще одна верста от пруда до дачи и полверсты от дачи до гостиницы.
– Ужасно жарко, – констатировала госпожа Дакс в одиннадцатый раз с полудня.
Но Жильбер Терриан, который блуждал взглядом по бронзовым облакам, как бы выискивая там невидимый полет Валькирий, внезапно протянул руку:
– Дождь!
Тяжелые капли падали на пыльную дорогу. Сразу же распространился запах сырости.
– Мы поспеем как раз вовремя, – заметила госпожа Терриан.
Вывод был несколько преждевременным. Сейчас же дождь усилился. Капли, сначала редкие, стали учащаться, слились, превратились в непроницаемую тяжелую стену, которая сразу закрыла солнце и упала на землю, сопровождаемая треском ломающихся веток. Слышалось шлепание воды по земле. В то же время неподвижный воздух содрогнулся, всколыхнулся, и поднялся ураган. Ослепительная молния сверкнула из слепой тьмы туч, и гром ударил так близко и так грозно, что лошади поднялись на дыбы.
