Английская молодежь, воспитанная в стране, куда солнце заглядывает достаточно редко, а общественная мораль больше осуждает легкое поведение, чем поддерживает его, выкручивалась, как могла. Влияние французского двора прослеживалось во всем, особенно после длительных вояжей на континент. Те, кто добирался до Италии, и вовсе возвращались полные впечатлений: там оковы нравственности были временно отброшены и свобода царила столь сладкая, что уже сама по себе казалась неприличной. Чопорные англичане, так говорили про жителей туманного Альбиона. И они были чопорными — горожане и купцы, часть представителей высшего общества, вроде лорда Меррисона; и вместе с тем галантный век накладывал свой отпечаток, кружил голову, доносил запах цветов из садов Версаля и плеск весел с каналов Венеции.
Если лорд Картрайт являл собою ходячую рекламу французского образа жизни, то лорд Остлер был образчиком прогрессивной английской молодежи. Вернее, не совсем уже молодежи, все-таки тридцать три года, возраст Христа. Волосы Кевина уже тронула ранняя седина: это было наследственное. Отец его вообще поседел в двадцать пять. Впрочем, так как лорд Остлер носил парик, его седые волосы никого не интриговали.
Кевин уселся за стол по левую руку от Эдварда, спиной к окну, кивнул другу и глухо закашлялся, приложив к губам батистовый платок.
— Ты, никак, простудился?
— Прекрасная наблюдательность, Эдвард. Именно так.
— Где же тебя угораздило?
— Возвращался позавчера поздно ночью домой и не позаботился накинуть плащ. Такая жара, а вечером все сквозняки выбираются из укрытий. И вот…
— Сочувствую, — произнес Эдвард без малейшего сочувствия в голосе. — И что же, хорошо было позавчера у Ридов?
— Превосходно. Все удивлялись, почему там не оказалось тебя.
— Я был занят.
Лорд Картрайт отрезал кусочек яичницы с беконом и отправил в рот.
— Новая женщина?
— Что-то вроде того. Разве Дельберт не рассказывал о нашем с ним споре?
— Ах да! — Кевин благодарно кивнул Бенджамену, налившему ему горячего молока. — Он упоминал, но я решил, что все это шутка. Это не так?
— Упаси меня господь так шутить.
Эдвард откинулся на спинку кресла, единственного в этом царстве стульев-козеток; Кевин машинально последовал его примеру и едва не сверзился на мраморный пол.
— Почему ты не поставишь здесь нормальные стулья? — осведомился лорд Остлер весьма раздраженно.
— Потому что меня забавляют эти. А еще дело в семейных традициях. Представляешь, как будут лелеять память обо мне потомки?
— Потомки тебя проклянут.
— Если я когда-нибудь женюсь, конечно.
— Женишься, куда ты денешься? — Прагматичный Кевин пожал плечами. — Так, значит, это правда? Ты поспорил, что Меррисон добровольно отдаст за тебя дочку?
— Вроде того.
— Прощайся с Озорницей, приятель. Тебе не победить.
— Как мало ты веришь в мои силы!
— Я верю в то, что достижимо. Меррисон добровольно дочь за тебя не выдаст, можешь и не мечтать. Мой отец его знает, так что я немного осведомлен об этом старом хрыче.
Эдвард заинтересовался:
— Папаша Остлер знает святошу Меррисона?
— Они иногда встречаются в клубе и коротают вечера, нюхая табак.
— Не знал, что твой отец ходит в клуб.
— Редко. И не в тот, что мы с тобой.
— В «Инглис»?
— Попал.
— Я редко промахиваюсь. — Эдвард хмыкнул. — Значит, Меррисон не молится целыми днями. Занятно, занятно. И что же твой отец о нем говорит?
— Говорит, что в то время, как Меррисон не нюхает табак, он молится. Никаких нюансов, приятель. Такую искреннюю веру тебе не одолеть.
— Даже и не собираюсь. Подумываю в нее обратиться.
Кевин поперхнулся молоком. Несильно, к счастью.
— Перестань шутить, Эдвард. Ты намерен встать на стезю благочестия? Тебе ни один священник грехи не отпустит.
— О, немного измениться не повредит. Ради новой коляски Дельберта я готов почти на что угодно.
— Ты хоть одну молитву знаешь?
— Кое-что припоминаю. Ты мне поможешь.
Лорд Остлер скривился.
— Думаешь, я знаю больше?
— Вдвоем веселее вспоминать. К тому же твой брат — священник.
— И терпеть тебя не может.
— Зато разглагольствует о пользе религии так, что я засыпаю на третьем слове. Именно то, что нужно. Замани его ко мне в гости.
— Безнадежная затея, он не пойдет.
— Тогда я загляну к вам в гости.
— Это более приемлемо. Майкл завтра приезжает из деревни. Можешь зайти на чай. Только я не понимаю, что ты задумал, Эдвард.
— Дельберт разрешил мне пользоваться грязными приемами, я ими воспользуюсь.
— Ничего, идущего вразрез с законом, я надеюсь?
— Разве мы более бесчестны, чем остальная часть человечества? Все, что мы добываем, джентльмены, — наше по праву оружия и праву завоевания, — процитировал Эдвард. — Нет, конечно. Маленький невинный обман, тут ложь, там преувеличение — и готово. Я мастер мистификаций, волшебник, алхимик, я превращаю чугун в золото, а золото — в чугун.
— Не вздумай это где-нибудь сказать. — Кевин оглянулся на Бенджамена, изображавшего предмет мебели. — Святая инквизиция не дремлет. Захотел закончить свои дни за решеткой?
— Может быть, там я наконец высплюсь.
— Твоему легкомыслию нет предела. И что же ты задумал?
— Тайна. Маленькая тайна. Не хочу раскрывать секрет раньше времени и испортить весь эффект. — Эдвард улыбнулся. — Вам понравится.
— А Монике тоже понравится?
— При чем тут Моника?
— Разве ни при чем?
— Давай начистоту, Кевин. — Эдвард подался вперед, разом растеряв свою веселость. — Твое показное благородство мне надоело. Добивайся этой женщины и оставь меня в покое. Я не намерен брать ее в жены.
— Она хочет тебя.
— Это блажь. Пройдет.
— А если нет?
— В твоих интересах доказать ей, что на самом деле ей нужен ты.
Леди Моника Дьюли, прекрасная молодая вдова, уже некоторое время оказывала Эдварду знаки внимания; лорд Картрайт их демонстративно не замечал. Его Моника устраивала как друг, вовсе не как супруга, и он искренне желал ей найти свое счастье. Например, с лордом Остлером, влюбленным в Монику уже много лет. Кевин знал ее с юношества, пытался добиться, но не смог; перетерпел ее брак, утешал, когда она потеряла мужа. Теперь же, когда Моника обратила внимание на Эдварда, начал уговаривать друга взять леди Дьюли в жены, чтобы сделать счастливой. Эдвард не собирался потакать этой острой форме умственного помешательства.
— Я не хочу в такое прекрасное утро выяснять эти вопросы, Кевин, — произнес он примирительно. — А тебе советовал бы отправиться домой и отлежаться там день-другой. Ты заглянул ко мне с какой-то целью?
