Гринвуд тоже обернулся:
– О Боже! Неужели это наша мисс Блэр?
Очевидно, так оно и было, но эта мисс Блэр выглядела совсем иначе, чем та, которую знал Эллиот. Черные одежды исчезли, сменившись лазурным платьем с короткими пышными рукавами и отделкой из кремового кружева. Атласный пояс подчеркивал талию, в глубоком вырезе виднелись белоснежные плечи и упругие округлости груди.
Волосы больше не струились свободно, а были уложены в модную прическу из кос и локонов. Она слегка подкрасилась, а может, это был румянец смущения, вызванный всеобщим вниманием.
– Она даже красивее своей матери, – пробормотал Уитмарш. – Остается лишь удивляться, почему она прячется за этим монашеским балахоном.
Эллиот знал почему. В наступившей тишине мужчины пожирали ее глазами, женщины оценивали соперницу. Эллиот шагнул вперед, чтобы избавить ее от неловкой ситуации:
– Вы необычайно красивы сегодня, мисс Блэр. Позволь те предложить вам вина.
Взяв Федру под руку, Эллиот направился к серванту, где стоял поднос с бокалами и напитками. Остальная компания возобновила прерванные разговоры.
– Все это дело рук синьоры Ровиале, – призналась Федра. – Противостоять ей просто невозможно.
Эллиот вручил ей бокал вина.
– Вы поступили очень мило, уступив ей, – сказал он, стараясь не пялиться на ее декольте. Ему хотелось пройтись языком по кремовой плоти вдоль всего выреза ее платья.
– Это заняло несколько часов. А корсет? Вы представить себе не можете, что ощущало мое бедное тело.
Отчего же? Он мог представить ее себе в сорочке и чулках, прежде чем она облачилась в корсет и платье.
– Это вопрос практики. Думаю, со временем вы привыкнете.
– Не будет никакой практики. Этот эксперимент закончится вместе с обедом, если только я не упаду в обморок раньше. Не могу дождаться конца этой пытки. Мне невыносимо жарко. Кстати, арабы, живущие в странах с жарким климатом, носят свободные одежды. Более того…
Внезапно она оборвала свою пылкую речь и залилась румянцем, словно увидела в его глазах то, что рисовало его воображение. Платье давало лучшее представление о ее фигуре, чем ее обычное одеяние, и Эллиот ясно представлял себе ее обнаженное тело.
Подошел Уитмарш, излучая обаяние. Гринвуд, беседовавший с другими гостями, не спускал с нее глаз. Федра тяжело вздохнула, смирившись с тем, что придется до конца вечера поражать всех своей красотой.
Как только обед закончился, Федра поспешила к себе в комнату, чтобы избавиться от неудобной одежды, но, увидев Матиаса Гринвуда, направлявшегося в свою студию, помедлила и последовала за ним.
– Мистер Гринвуд, могу я поговорить с вами наедине? – обратилась она к Матиасу.
– Конечно, мисс Блэр. Прошу вас, входите. Здесь нас никто не побеспокоит.
Она вошла внутрь и села на предложенный ей стул рядом с письменным столом. Под его внимательным взглядом она чувствовала себя как ученик, явившийся к преподавателю.
– Мистер Гринвуд, я разговаривала с людьми, знавшими мою мать. У меня есть несколько вопросов относительно событий, имевших место в конце ее жизни. Вы тоже знали ее, и ваше имя неоднократно упоминалось. Есть люди, которые считают, что вы могли бы мне помочь.
– Люди?
– Ее друзья. Женщины, которые помогли мне составить список тех, кто посещал ее салон.
– Я сделаю все, что в моих силах, но мы не были близки ми друзьями с вашей матерью. Мои обязанности в университете не оставляли мне времени на посещение ее салона.
– Я понимаю. Но возможно, ваша относительная удаленность позволяла вам видеть вещи более ясно, чем ее ближайшему окружению.
– Что вас интересует?
– Боюсь, вы сочтете мои вопросы слишком смелыми.
Он рассмеялся:
– Вы разочаровали бы меня, не будь они таковыми. Вы не стали бы проявлять подобную настойчивость, если бы вас интересовали какие-нибудь пустяки.
Его хорошее настроение упростило дело. Федра решила начать с самого дерзкого вопроса:
– У вас не возникало подозрений, что у моей матери появился новый любовник в последние годы ее жизни?
Несмотря на апломб Гринвуда, вопрос несколько смутил его. Резкие черты его лица смягчились, выразив нечто похожее на смущение.
– У меня не было оснований для этого. Правда, когда я впервые встретил вашу мать, Друри постоянно находился рядом, но в последний год я его почти не видел.
– Вы не знаете, кем был тот, другой мужчина?
Матиас сочувственно улыбнулся, глядя на нее, как добрый дядюшка на любимую племянницу.
– А с чего вы взяли, что у нее был любовник? Я в этом не уверен.
– Мой отец так считал.
– Мужчины часто ошибаются в подобных вещах. Страсть остывает, растет отчуждение – он мог неверно истолковать эти перемены.
Что ж, вполне возможно. Матиас был не единственным, кто высказал подобное предположение. Некоторые из друзей ее матери рассуждали так же. Федра предпочла бы, чтобы это было правдой.
– Был в ее окружении кто-нибудь, на кого бы могло пасть подозрение?
Он покачал головой:
– А если и был, неужели так важно знать его имя?
– Едва ли, будь это обычная связь.
Он терпеливо ждал, пока она продолжит, не поощряя и не пресекая дальнейших откровений. Глядя на его доброжелательное лицо, Федра поняла, почему Элиоту так нравится этот человек. В Матиасе Гринвуде было нечто, что вызывало доверие. Его открытость и прямота исключали даже малейшую неискренность.
– Моя мать оставила мне камею, – сказала она. – В ее завещании сказано, что камея найдена на раскопках Помпеи. Таким образом она рассчитывала обеспечить мне финансовую независимость, и до определенного времени я тоже на это рассчитывала. Однако перед смертью мой отец заявил, что это подделка, проданная моей матери ее любовником.
Матиас нахмурился, устремив на нее обеспокоенный взгляд:
– Вы зависите от стоимости этой камеи?
– В последнее время мое финансовое положение осложнилось. Возможно, мне придется ее продать. Но если это подделка…
– Она стоит сотую долю от той суммы, которую имела в виду ваша мать и которую она, возможно, заплатила. Более того, вы не сможете продать камею, пока не выясните ее истинную цену, иначе сами станете жертвой мошенников.
– Вот именно.
– Я понимаю вашу проблему. Неприятно сознавать, что твое наследство оказалось под вопросом. Если поклонник вашей матери воспользовался ее доверчивостью, его следует вздернуть на первом же дереве. Артемис отличалась исключительной щедростью по отношению ко всем, кого встречала на своем пути, но была слишком доверчива и не сразу распознавала тех, кто пытался ее использовать.
Матиас, казалось, извинялся за ту мягкую критику, которую позволил себе.
