Когда Изабел была юной девушкой, она как будто излучала невинность и нежный внутренний свет, тогда как теперь, став взрослой, обрела душу, покрытую завесой мрака.
Уж лучше бы она кричала на него, проклинала, ругала. Пусть бы даже пыталась выцарапать ему глаза. Но Изабел – такая хрупкая и беззащитная – лежала, не шевелясь, доверчиво уткнувшись ему в грудь.
Торлекссон положил принцессу на кровать. Ее глаза были закрыты, на ресницах блестели слезинки.
– Вы ранены?
Принцесса, не отвечая, закрыла лицо руками. Из-под ее задравшейся юбки виднелись порванные чулки, на ногах были надеты ботиночки из кожи тонкой выделки, выставлявшие на обозрение изящные лодыжки.
Коль в растерянности развел руками. Он никак не мог понять, отчего она плачет – от обиды или от боли, и сделал еще одну попытку заговорить с ней:
– Вы в состоянии двигаться?
– Оставьте меня в покое, – тихо проговорила принцесса и повернулась на другой бок, лишь бы не видеть своего спасителя. Тяжкий вздох сорвался с ее губ.
– Нет, моя госпожа. У меня к вам слишком много вопросов, на которые вы обязательно должны ответить. – Датчанин наклонился и поправил прядь волос, упавшую ей налицо.
Кто эта женщина, такая трогательная и беззащитная? Коварная соблазнительница, порочная настолько, что даже собственный народ ее презирает? Размышляя об этом, Торлекссон сознательно старался удержать себя от чрезмерной жалости.
– Что за страшный грех вы совершили? Отчего ваш народ ополчился против вас?
Коль вовсе не ожидал услышать от Изабел правду – скорее всего в ответ последуют только глухое молчание и новый поток слез; однако принцесса убрала руки от лица. Ее губы были разбиты в кровь, на щеке красовался синяк. Приподнявшись на локтях, она посмотрела на датчанина с такой жгучей ненавистью, что сердце бешено заколотилось у него в груди.
– Изволите знать, какой страшный грех я совершила? – глядя на него, с вызовом спросила Изабел. Ее лицо пылало, глаза гневно сверкали.
Торлекссон нахмурился.
– Вы смотрите на меня так, словно я несу ответственность за то, что совершили ваши соотечественники.
– Лучше скажите, что это я сама во всем виновата. – В ее голосе послышались язвительные нотки. Морщась от боли, принцесса села на кровати; ее грудь вздымалась от сдерживаемых рыданий. – Ведь если бы я оставила вас умирать в подземелье моего брата, ничего плохого со мной не приключилось бы.
Под ее взглядом Колю стало не по себе.
– Раз так, уж лучше бы вы молчали!
– Ну нет, я только начала говорить! – Изабел судорожно вздохнула. – Две зимы назад я помогла вам убежать из тюрьмы, думая, что вы спасли меня!
– Но я и вправду вас спас.
Ее пылающий гневом взгляд говорил Колю, что у Изабел было другое мнение на этот счет.
– Неужели вы думаете, что река сама вытолкнула вас на берег, когда вы тонули?
Принцесса молчала; ее била нервная дрожь. Понимая это, датчанин подошел к очагу и подбросил в огонь несколько поленьев, попутно размышляя над словами Изабел.
Наконец он оглянулся:
– В чем именно вы обвиняете меня, Изабел?
– Не важно. – Она с подозрением следила за каждым его движением. – Важно то, что думают они. – Принцесса показала рукой на окно, за которым виднелись крыши домов.
– И что же они думают?
Изабел стиснула зубы, словно он принуждал ее признаться в чем-то унизительном для нее.
– Они решили, что мы с вами были… – В горле у Изабел встал комок, ее лицо исказила гримаса страдания.
– Да говорите же вы в конце концов! – Коль явно начинал терять терпение.
– Мы были любовниками, – пробормотала принцесса сквозь зубы.
Коль рассмеялся, но это был невеселый смех. Затем из глубины его сознания всплыла вереница удивительных картин. Их сплетенные в любовном угаре тела, радость и удовлетворенность.
Датчанин тут же выбросил из головы эти непрошеные образы и строго спросил:
– С чего им взбрела в голову подобная чушь? Вы что, меняли своих любовников как перчатки?
Принцесса вытерла слезы.
– Грязное животное, вы мне противны. – Она взяла одну из ярких вышитых подушечек, которые, как драгоценные украшения, лежали на королевской постели, и швырнула в Торлекссона, но он поймал подушку на лету и уже собирался сурово отчитать Изабел, как вдруг увидел, что она, скорчившись от боли и тяжело дыша, схватилась рукой за ушибленный бок.
– Троль хафи сиг… – Коль положил подушку на место и присел рядом с Изабел. – Вы снова пострадали, во второй раз за эти несколько дней. Может быть, хватит подвергать себя опасности?
– Со мной все в порядке; – с вызовом заявила принцесса голосом, слабым от боли, и, закрыв глаза, опустилась на кровать. – Я хочу только одного – чтобы вы поскорее оставили меня в покое и послали за служанкой. Ее зовут Бертильда, и сейчас она находится в зале на первом этаже.
– Нет. – Покачав головой, Коль начал ощупывать бок Изабел, намереваясь определить больное место.
– Не прикасайтесь ко мне! – Принцесса схватила датчанина за руки, и тут на одно короткое мгновение между ними неожиданно возникла странная близость, словно они давно и хорошо знали друг друга.
– Ваша служанка занята – она заботится о мальчике, и ей не до вас.
Изабел отвела глаза, и незримая нить, соединявшая их, мгновенно оборвалась, когда принцесса всхлипнула: очевидно, в глубине души она надеялась, что Коль позволит Годрику прийти сюда вместе со служанкой.
– В таком случае пошлите за моей сестрой.
– Вы говорите о той самой сестре, которая собиралась заколоть вас?
На бледном лице Изабел вспыхнул лихорадочный румянец.
– Все равно я не позволю вам дотронуться до меня. – Торлекссон скинул камзол, швырнул его на пол и засучил рукава рубашки.
– Ни за что не доверю вас ни одному саксу, особенно после всего того, чему я стал сегодня свидетелем!
Принцесса пристально посмотрела на Коля.
– Вы не должны превратно истолковывать мою заботу, в которой нет ничего противоестественного. Совсем скоро нам с вами предстоит дальняя дорога: целых два дня нам придется провести в седле. Чтобы скакать на лошади так же быстро, как мои солдаты, вы должны быть в хорошей форме.
– Мы что, уезжаем? – с тревогой спросила Изабел. – Куда?
Коль бережно взял ее за руки.
– Вы можете стоять?
Нахмурившись, Изабел позволила ему помочь ей подняться с кровати.
– Ответьте же, куда мы отправляемся? – Коль подвел Изабел к очагу.
– Если я все расскажу заранее, вам не о чем будет думать два долгих дня, которые мы проведем в пути.
Ее нахмуренный лоб и поджатые губы красноречиво свидетельствовали о том, что принцесса не оценила его юмора.
