– Мне на это следовало бы обидеться, – мрачно произнесла Пруденс. Ответом ей был дружный смех.
Наконец работа была закончена. Участники соревнования с тревогой следили за лицами Джо и Ханны, внимательно изучавших их работы. Лица судей были непроницаемыми до того момента, когда Джо взял в руки творение Брока.
– Это никуда не годится, – объявил Джо и глянул на Брока так гневно, что Пруденс встревожилась. В самом деле, тыква своим большим носом и узкими глазами напоминала самого Джо. Но индеец только сердито фыркнул и, скрестив руки на груди, пошел дальше. Пруденс вздохнула с облегчением – Джо не знал, что и она приложила к этому творению свою руку.
Когда Ханна взглянула на тыкву Моуди, она не смогла удержаться от смешка – глаза тыквы были сведены вместе, во рту виднелся только один зуб.
– Кто бы мог подумать? – тихо прошептал Моуди на ухо Саре. – Похоже, ей понравилось мое творение. Возможно, я дам ему ее имя.
Сара сжала его руку.
– Только не это, Мартин Карстерс, если вы не хотите снова обедать в одиночестве.
– Я этого не боюсь, – ответил Моуди, – если со мной будете вы.
И Сара в который раз не нашлась, что ему ответить.
Набросив на себя старую отцовскую куртку и надев ботинки из шкуры мула, Пруденс отважилась выйти из дома, чтобы прохладный ночной воздух остудил ее голову.
Дождь и снег перестали сыпать с неба, но по-прежнему было холодно, и Пруденс заметила, что от ее дыхания в воздухе остаются клубы пара.
Старательно обходя подернутые тонким льдом лужи, Пруденс направилась к надгробным плитам, но не успела она сделать и несколько шагов, как ее окликнули. На фоне неба она разглядела силуэт Брока.
Всего через несколько секунд он уже был рядом и взял ее за локоть.
– Что ты делаешь здесь, Рыжая? В такую тьму ты можешь оступиться и упасть.
Пруденс была тронута столь искренним вниманием, однако то, как по-хозяйски Брок взял ее за руку, ее возмутило, и она ответила более резко, чем намеревалась:
– Я могу сама о себе побеспокоиться. Этой дорогой я хожу уже много лет.
– Но такая погода случается не каждый день.
– Однако и ты не сидишь дома, – заметила она.
– Мне надо было посмотреть лошадь Уилла. Она хромает, а я решил, что ему лучше не выходить в такую погоду.
Ее гнев исчез быстрее, чем лед в августе.
– Это очень разумно с твоей стороны. Я тоже хотела бы взглянуть.
– Тогда возьмись за мою руку, – сказал Брок. – Я тебя проведу.
– Не будь смешным, – ответила она, отвергая эту опеку, и решительно двинулась вперед, но всего через несколько шагов ее нога поехала на льду, и только руки Брока, схватившие ее за талию, спасли ее от падения. Пруденс тут же попыталась вырваться из его крепких рук, но они ее не выпустили, и она так и прошла к конюшне, чувствуя себя в твердых объятиях Брока, как в тесном корсете.
– Открой дверь, – распорядился он. Она решительно сложила руки на груди.
– Отпусти меня и открой сам.
Он разочарованно вздохнул. Здесь было холодней, чем в погребе, а хозяйка ранчо еще спорит с ним, кто будет открывать дверь.
– Ты самая упрямая женщина из всех, кого я встречал. А теперь живо открой дверь.
Этот голос был таким властным, что она немедленно повиновалась. Но когда они вошли в тепло конюшни, Брок ее не освободил. Вместо этого он повалился на кипу сена и увлек ее за собой.
Конюшня, полная знакомых запахов лошадей, кожи и сена, тишины и уюта, казалась раем по сравнению с холодом за дверью. Но Пруденс совсем не чувствовала себя уютно.
– Отпусти меня немедленно, – зашипела она, стараясь высвободиться. Однако он только крепче обнял ее.
– Что с тобой, Рыжая? Ты что, никогда не была в мужских руках?
– Конечно, была.
Единственным человеком, которому это позволялось, был Джекоб, но в этом Пруденс признаваться не хотела.
Брок ткнулся холодным носом в ее шею, и по ее коже пробежала дрожь.
– От тебя исходит удивительный запах, Рыжая, как от сирени весной. Теперь каждый раз, видя сирень, я буду вспоминать о тебе.
Она замерла, прекратив сопротивление. Никто еще, в том числе и Джекоб, не говорили ей таких волшебных слов.
– Может, я и упрямая, – признала она, – но не больше тебя. Ты всегда поступаешь по-своему.
Он улыбнулся, подумав, что сейчас-то он точно хочет поступить по-своему.
– Если бы ты не была такой своенравной, у меня не было бы такого желания тебя обуздать.
Она машинально кивнула. Отец не раз говорил ей, что упрямство и вызывающее поведение... не те качества, которыми девушка может гордиться. Она не боялась бросить вызов обществу – но к чему это привело? Ее подвергли анафеме, она потеряла всех друзей – и тех, с кем выросла, и тех, с кем училась в школе. Она считала преимуществом то, что ей не нужно приспосабливаться к чужим правилам и прислушиваться к чужому мнению, но сегодняшняя забава с тыквами вдруг напомнила ей, как много радости и веселья она потеряла.
– Мне понравилось сегодняшнее соревнование, Брок. Неплохо ты придумал. – Это признание изумило Брока. Он ожидал, что ему выговорят за то, что он смущает дух ее подопечных.
– Думаю, оно всем понравилось.
В неярком свете лампы было видно, как оживилось ее лицо.
– Меня очень удивила Лорел. До этого я ни разу не видела на ее губах улыбку, – сказала Пруденс и сама улыбнулась.
– Возможно, Лорел просто чувствовала себя одиноко.
Пруденс в задумчивости прикусила губу.
– Не думаю. Мы очень хорошо к ней относимся, почти как к члену семьи.
– У Лорел был муж. Он умер, и никто ей не заменит его чисто мужского участия: дружбы, покровительства, совета.
Этого не хватало и ему с тех пор, как умерла Кэтрин, – понимания друга. Он мог рассказать ей обо всем и получить поддержку. Теперь у него этого не было.
– Может, поэтому она позволяет Слиму помогать себе?
– Скорее, наоборот, – улыбнулась Пруденс. – Это она его опекает. Он очень неповоротлив. Думаю, из-за этого у него не было ни друзей, ни подруг.
Брок притянул ее к себе. Заглянув в ее изумленные глаза, он почувствовал, что тонет в них.
– Я хочу поцеловать тебя, Рыжая, и меня ничто не остановит. – Брок вдруг понял, что говорит правду.
Сжатая в его объятиях, Пруденс не могла не только ответить, но и глубоко вдохнуть; единственное, что она была способна делать – это глядеть на его губы, раздумывая, что бы она ощутила при их поцелуе. Долго ей размышлять не пришлось, поскольку эти губы внезапно приникли к ее.
Брок без труда преодолел ее слабое сопротивление и проник ей в рот. Пруденс почувствовала, что это вторжение отдалось во всем теле. Каждое движение его рта – голодного, ищущего, жадного – пробуждало в ней глубоко дремавшие, неизведанные ощущения.
