зачастила она в приоткрытую щель двери. – мамусю, там с Марыськой что-то не то. Гляньне, бо мне страшно!
– Что с Марыськой? Горячка? Бегунка? Съела чего-то не того? – Деловито начала расспросы пани Малгожата, на ходу заправляя волосы и накидывая кафтан.
– Ой, не знаю, мамусю! – Мирослава торопливо шептала, спеша по коридору вслед за матерью. – Я проснулась, а над Марыськой что-то такое… И к устам тянется. А она спит. А я его зааминила. А оно пропало. А оно такое…
– Так. Стой. – Пани Малгожата резко остановилась и строго посмотрела на дочку. – Может, тебе просто приснилось чего? Ты и испугалась.
– Не знаю, мамусю, – Миросе уже и самой начинало казаться, что это все было сном. – Но Вы хоть гляньте, ладно? Вдруг, оно там опять, а Марыська сама. А мне страшно…
– Ох, дитя ты дитя. – Пани Малгожата покачала головой. – Говорила я твоему отцу… А! – Она раздраженно махнула рукой и пошла к девичьему покою, мысленно досадуя на своего Януша. Говорила ж ему, что хоть и шестнадцать Мироське скоро, но разбаловали они ее, младшенькую. Она ж и разбаловала, пока он с Лукашиком носился. Деваха в возраст вошла, а туда же, сказкам верит.
Пани Малгожата почти убедила себя, что Мирославе просто приснился плохой сон, когда из-за неплотной прикрытой двери раздался Марысин стон. Казалось бы, стон и стон, мало ли чего привидится доброму человеку во сне. Только пани Малгожата, услышав его, замерла с рукой, протянутой к двери. То, от чего стонут вот так, невинной девице и во сне сниться не должно.
– Миросько, – шепотом обратилась мать к Мирославе, все еще стоящей у нее за плечом. – Беги к отцу и неси сюда его шаблю. Только быстрро и тихо.
– А если тата проснется?
– Тогда скажи, чтобы сам нес. Только быстро и тихо.
Выждав, пока босые пятки прошлепают по дубовым доскам в сторону их с мужем покоя, пани Малгожата резко распахнула дверь.
В покое, как и ожидалось, не было никого. На постели, разметавшись, лежала Марыля. Ни возня сестры, ни вошедшая мать не нарушили ее сна. Пристальным взглядом окинув комнату, пани Малгожата сотворила знаки творца. Сперва над собой, потом благословляя помещение. И только после этого переступила порог. Еще раз оглядев спящую дочь, пани Малгожата прошептала короткую молитву и, благословив Марылю, осторожно тронула ее за плечо.
– Мары-ысю, Марысенько! А ну, просыпайся, малютко.
Дочь не отозвалась. Тогда пани Малгожата снова тряхнула ее за плечо, на этот раз покрепче.
– М-м-м? – Вопросительно промурчала Марыля, открывая глаза. – Мамо? Что-то случилось?
– Да вот, я у тебя хотела спросить, что… – пани Малгожата на миг осеклась, мельком взглянув в сторону окна. За окном клубился туман. Обычный предутренний туман. Обычный? Женщина тряхнула головой. Почему-то ей казалось, что когда ее разбудила Мирося, лунный свет ярким лучом пробивался сквозь щель в ставнях.
– Что спросить, мамо? – Вопрос Марыли снова вернул пани Малгожату к прежним заботам.
– Спросить хотела, как ты себя чувствуешь, деточка. – Заботливо, словно разговаривая с больным ребенком, спросила мать. – Ты так неспокойно спала. Может, болит чего? Или приснилось что-то недоброе?
– Все хорошо, мамусю. – Подозрительно кротко ответила Марыля, опуская глаза, чтобы не встречаться с матерью взглядом. Но от той не укрылись ни лихорадочный блеск глаз, ни искусанные губы.
– А что тебе снилось, доченько? – настойчиво переспросила она.
– Да что вы все ко мне прицепились?! – Неожиданно взвилась Марыля. – Тата ни за что ни про что вцепился. От Мироськи с ее поучениями спасу нет. Теперь ты по ночам проверять вздумала! Что вы все от меня хотите?!
В этот момент дверь в комнату приоткрылась, впуская Миросю и заспанного пана Януша. Наученный жизнью не задавать в подобных случаях лишних вопросов, пан Януш бесшумно, как для его стати, ворвался в комнату. На шляхтыче была одета одна длинная рубаха, зато в руках сверкала остро наточенная сталь. Мирослава держала в руках горящую свечу.
Отблеск живого огня сверкнул на добром железе, и пани Малгожата вздрогнула, обернувшись к окну. На миг ей почудилось, что за окном раздался разочарованный крик. Женщина тряхнула головой и окинула взглядом домашних. Ни пан Януш, ни девочки даже головы не повернули в ту сторону. Похоже, и правда послышалось.
– Мамо? Тата? – Голос Марыли звучал сонно, словно она проснулась не несколько минут тому назад, а вот прямо сейчас, только что. – Случилось что?
– Малгосю? – В свою очередь обратился к жене пан Януш, не спеша опускать оружие.
– Да вот… – Пани Малгожата замешкалась. Не рассказывать же о том, что послышалось да померещилось? Негоже шляхетной пани в хлопские сказки верить. С другой стороны, при самой Пуще сидят, как тут не поверишь? – Померещилось мне, Яночку. Недоброе что-то померещилось.
И мне померещилось. И Миросе померещилось. Да вот чудо-то какое, обеим – то же самое. Сходи-ка ты, пане мой, оденься. А я пока с девочками посижу. Только сам сходи, шабля пусть тут побудет.
И пани Малгожата с недобрым прищуром глянула в сторону окна. Если кто и сомневался, что эта дородная шляхтынка сумеет применить грозное оружие, защищая своих детей, подобный взгляд рассеивал все сомнения.
Не успел пан Януш выйти, как пани Малгожата снова спросила, пристально вглядываясь в старшую дочь. – Марысенько, золотце, а что тебе снилось?
– Не помню, мамусю. – Марыля выглядела растерянной и немного напуганной всей этой кутерьмой. – Вроде, хорошее что-то. Так сладко спалось, даже просыпаться не хотелось. А что случилось-то?
– Миросю, а о чем вы с Марысей тут вечерами болтали? – Обратилась женщина уже к младшей дочке.
– Да-а, так. Обо всем. – Мирося покраснела. Она понимала, что речь идет о чем-то важном, поэтому врать нельзя ни в коем случае. Но как знать, что в их разговорах было важным, а что – нет? Расскажешь, как Марыська женихами меняться предлагала, сестру, чего доброго снова накажут. А та еще обидится, скажет: «Зачем нажаловалась?».
– А о хлопе пришлом, рыцаре этом заморском, говорили? – Цепкий взгляд пани Малгожаты переходил с одной дочери на другую. По их лицам она уже понимала, что да, говорили.
– А о ком еще говорили?
– Мамо! – Возмутилась Марыля.
– Мамусю! – Не
