– Вовсе нет, – сказал Думитру. С тех пор как вернулся из Парижа, он не переодевался даже к ужину, если не считать дня свадьбы. – Мы тут не слишком придерживаемся строгих правил этикета.
– Тогда я в твоем распоряжении, – сказала Алси, подав ему руку.
Думитру церемонно склонился над ней, воспользовавшись возможностью провести губами по ее изящным пальчикам, и заметил, как у нее перехватило дыхание. Почувствовав, несмотря на неприятные утренние новости, безотчетное удовольствие, он взял Алси под руку и повел соседнюю комнату, где, позвякивая посудой, слуги накрывали стол.
Они сидели в ожидании супа и жаркого. На коротком пути из спальни в гостиную Алсиона снова сделалась напряженной и неуверенной. Теперь она ела с преувеличенной аккуратностью, и Думитру казалось, что он слышит, как в ее голове эхом отдаются уроки этикета.
Пытаясь сломать напряжение, он прочистил горло, и она подняла глаза от тарелки. На щеках Алси вспыхнули розовые пятна, глаза, потемнев, поблескивали, и Думитру сообразил, что ее неловкость связана не с разговором о математике, а с воспоминаниями о вчерашнем ужине.
Ее смущение вызвало инстинктивный ответ в его теле. В его уме промелькнули видения, слишком быстрые и бессвязные, чтобы назвать их фантазией: он берет в плен ее губы, сдергивает пышные юбки…
Думитру заморгал, отгоняя чары, и вздохнул. Как это ни восхитительно, он знал, что это не поможет ему облегчить отношения с женой. Другую женщину он мог бы соблазнить домашним раем, но не Алсиону.
Снова откашлявшись, он отпил глоток вина.
– Тебя печатали? – спросил он, изображая ненавязчивое любопытство. – Я хотел сказать, в этих журналах?
Алсиону вопрос удивил и – к тайному изумлению Думитру – польстил ей. Ее щеки порозовели еще гуще, а глаза радостно блеснули.
– Да. Точнее, печатался Алко Картер. Пять раз в математических и шесть в философских журналах. – В ее улыбке сквозила самоирония. – Даже представить не могу, что бы сказали издатели и мои оппоненты, узнай они, что автор женщина. Я начала посылать свои работы на обсуждение, будучи почти девочкой.
Казалось, Алси была в настроении удовлетворить его любопытство, поэтому Думитру спросил:
– А почему и математика, и философия?
Она пожала плечами, и сложного покроя рукава зашуршали от этого движения.
– А почему бы и нет? Математика и естественные науки только недавно отделились от философии. С развитием науки разделение становилось неизбежным, хотя я не могу отделаться от мысли, что узкая специализация станет губительной.
– Как так? – неожиданно заинтересовался Думитру, увлеченный ее энтузиазмом.
– Начнем с того, что числа воспитывают логику и рациональное мышление. Если математика окончательно отделится от гуманитарных наук, я предвижу медленное сползание к нелогичности и абсурдности, невозможной при логическом мышлении. – Алси говорила с таким напором, что нельзя было не увлечься темой. Думитру скептически поднял бровь.
– А что случится с математикой без философии?
– Она изживет себя и станет никому не интересной, – кратко ответила Алсиона.
– А твои гиперкомплексные числа кому-нибудь интересны? – не удержался Думитру.
Она одарила его божественной улыбкой.
– Конечно. Я уверена, что настанет время и они понадобятся. Только пока никто не знает для чего.
Алси, казалось, успокаивалась, когда он бросал ей вызов, словно оказывалась в родной стихии. Это было странно, восхитительно и приятно возбуждало. Оживленность делала Алси крайне привлекательной, сама она этого не осознавала, и у Думитру возникло чувство, будто он подглядывает в замочную скважину. Для пробы он сменил тему, чтобы увидеть, какую это вызовет реакцию.
– Похоже, ты не слишком веришь в человеческую натуру, если придаешь такое значение тренировке ума.
– Невежество, бедность и глупость большинства людей мало вдохновляют, – ответила она. Ее раздражение было скорее направлено на неупомянутых родителей, чем на него. Искорки в ее глазах противоречили словам, Алси будто светилась изнутри. – Жизнь большинства определяют суеверия, привычки и эмоции. Так что логическое мышление надо всячески культивировать и тренировать.
Думитру медленно улыбнулся:
– Думаю, у некоторых философов ты не слишком популярна.
Алсиона удивленно посмотрела на него, потом взвизгнула от смеха, действительно взвизгнула – звонко, совсем по-девичьи.
– У меня есть противники, – призналась она, – но есть и горячие сторонники.
Думитру откинулся на спинку кресла.
– Я могу это понять. Ты женщина твердых взглядов. А твердые взгляды часто вызывают столь же серьезные отклики.
– Вот именно. – Алси так улыбнулась в ответ, что ему захотелось тут же ее поцеловать.
Покончив с супом, они занялись жарким, и Думитру прервал разговор. Он притворно сосредоточился на еде, но перед его внутренним взором мелькали живые картины прошлой ночи, влекущие к ночи предстоящей. Какую удивительную, необыкновенную женщину нашел он себе в жены: она оживлялась, занимаясь неженскими делами, и становилась совершенно очаровательной, обсуждая темы, обычно далекие от женского кругозора. Его отец наказал бы такую невестку как непокорную дочь, отобрал бы все ее книги и приказал занять ум более подходящими темами. Его дед, который не выносил людей, не разделявших его взглядов и смевших высказывать сомнения, был бы груб с ней. Но Думитру в этом отношении не походил ни на деда, ни на отца, он мысленно перенес Алсиону из замкнутого царства общепринятой женственности в совершенно иной мир.
Отбросив эти мысли, он нарушил молчание:
– Спустимся на грешную землю. Как тебе понравился первый день в качестве графини?
– Должна признаться, я так труслива, что не отважилась высунуть нос из этих комнат, – немного смутилась Алси.
Думитру не мог удержаться от усмешки:
– И это говорит женщина, которая воюет с седовласыми философами? Фи, женушка!
Как он и предполагал, Алсиона улыбнулась:
– Но я знаю язык философов, с которыми спорю. И гораздо свободнее чувствую себя в эзотерических дебатах, чем в руководстве домашним хозяйством. А здесь я пока чувствую себя как римский наместник, которого накануне падения империи сослали в отдаленную провинцию, и очень не уверена, что меня с радостью примут.
– Я не думал загружать тебя заботой о хозяйстве, иначе распорядился бы на этот счет, – признался Думитру. – Конечно, устно. Я не слишком привык записывать подобные дела.
– Я не намеревалась осмелиться… – вдруг встревожилась Алси.
Он мягко перебил ее, не позволив мучиться угрызениями совести:
