— Я чем-нибудь обидел вас, Клементина, в таком случае прошу меня извинить.
Она с треском захлопнула пианино.
— Вы, бедный сирота, — закричала она. — К кому, кроме меня, могли вы прийти со своими горестями.
— Черт знает, — неопределенно улыбнулся Томми.
— Так пойдем в студию и обсудим все хорошенько, — сказала Клементина.
Уйдя от Клементины, Томми отправился в продолжительную прогулку в надежде немного прочистить свои мозги; на обратном пути он остановился на мосту Челсли полюбоваться лунным светом; чтобы освежиться, он даже снял шляпу. Предательский май так освежил его, что он слег на три дня в постель.
Клементина сидела около его постели и бранилась на чем свет стоит. Только что оправиться от воспаления легких и возыметь фантазию освежиться ночью, на мосту, на сильном северном ветру. Он так же тронулся, как его дядюшка. Они представляют собой красивую, хорошо подобранную пару. Обоих надо отдать под надзор. В доброе старое время они давно уже были бы в сумасшедшем доме и получили бы свою порцию плетей.
— Я имел уже и то, и другое, — кривлялся Томми. — Эта отвратительная комната — тот же дом для сумасшедших, а ваш язык — плетка.
— Надеюсь, что он бьет, как черт, — нашлась Клементина.
Томми написал в постели дяде полное достоинства, смелое письмо и, как Брут, стал ждать ответа. Его не было. Квистус прочел письмо и увидел в каждой строчке лицемерие и неблагодарность. Он уже переговорил с Гриффиртсом насчет места в страховой конторе. Решительный отказ Томми занять его поставил его в неловкое положение по отношению к Гриффиртсу. Места в больших конторах по страховкам не так обычны. Вспыльчивый Гриффиртс будет недоволен. Подстрекаемый Вандермером, Квистус уже видел в себе не желающего делать подлость человека, а обиженного дядюшку, племянник которого не понял его лучших намерений. Он был разъярен.
В тот же день, как Томми снова был в состоянии выйти на улицу, стоявшая перед мольбертом Клементина почувствовала, что студия вертится перед ее глазами. Она упала во весь рост и, очнувшись, почувствовала невыносимую головную боль и свинцовую тяжесть во всех членах. Служанка, найдя на постели ее совершенно больной, спрыснула ее водой и на свой риск пригласила соседнего доктора. Тот нашел в результате осмотра сильное переутомление.
Клементина вышла из себя. Переутомлением больны только бездельники. Она же сильна, как лошадь. Доктор убеждал ее, что она все-таки женщина и, как таковая, имеет расстроенную нервную систему. Кроме того, у нее имеется еще присущее полу отсутствие меры. Мужчина, заметивший, что он потерял сон, аппетит, уравновешенность и художественное чутье, бросит работу и безмятежно отдастся лени. Женщина же воображает, что, борясь со слабостью, она поддерживает честь своего пола и бьется до тех пор, пока не свалится.
— Я рада, что вы признаете меня женщиной, — сказала Клементина.
— Почему?
— Потому, что вы первый мужчина, в течение многих лет, который сделал это.
Доктор, молодой серьезный человек новой невропатической школы, не заметил иронической нотки. Он впервые видел Клементину.
— Вы в высшей степени переутомлены. Я никогда не говорю того, чего нет. И потому советую принять мои слова к сведению и не напрягать чересчур своих сил.
— Вы высказываете это очень деликатно. Но если говорить открыто, вы считаете меня такой же глупой, неблагоразумной чувственной женской единицей, как миллионы других. Не так ли?
Юный доктор выдержал с профессиональной стойкостью взгляд блестящих насмешливых глаз.
— Да, это так, — ответил он, — в то же время чувствую страх начинающего практиканта, что он таким образом теряет новую пациентку.
Но она протянула ему свою руку.
— Вы мне нравитесь, — заявила она, — потому, что вы не боитесь говорить правду. Теперь я буду поступать так, как вы скажете.
— Вы должны куда-нибудь уехать, и по крайней мере месяц не работать.
— Хорошо, — согласилась Клементина.
Когда похудевший после последней болезни Томми пришел на другой день доложить, что он находится в добром здоровье, Клементина сообщила ему о собственном нездоровье. Она объявила, что считает совершеннейшим абсурдом, что она сдалась, но абсурд, кажется, главнейший двигатель на этой комичной планете. Был предписан отдых. Она целую ночь не спала, думая, как это устроить.
— Что ж вы думаете предпринять? — осведомился Томми. — Провести веселенький месяц в Увайтчейпел или переодеться в мужской костюм и сделаться солдатом?
— Я найму автомобиль и прокачусь по Франции.
— Это по-спортсменски, — оценил Томми, — но довольно фантастично.
— Подождите, пока не выслушали до конца, — остановила его Клементина. — Я сперва хотела взять с собой Этту Канканнон, но вы тут пришли, как воплощенная скорбь. И я решила пригласить вас.
— Меня? — воскликнул Томми. — Это абсурд, дорогая Клементина.
— Я думала, что вы сейчас же согласитесь, — удивилась Клементина. — Почему вы не хотите?
— Я бы очень хотел, — мальчишески крикнул он, — это наверно чудесно. Но…
— Какое но?
— Но мне не по средствам кататься на автомобиле за границей.
— Вам совсем не нужны средства. Вы будете моим гостем.
— Вы очаровательны, Клементина, но это невозможно.
На помощь был призван аргумент, часто являющийся на сцену в таких случаях между мужчиной и женщиной.
— Я достаточно стара, чтобы быть вашей бабушкой, и если вы подумаете, вы согласитесь с этим, — сказала Клементина.
Юная гордость Томми не позволяла ему принять щедрость женщины, хотя бы старшей и неромантической.
— Если бы у меня было имение и много слуг и всевозможные автомобили, и я бы пригласила вас погостить, вы бы приехали без размышлений?
— Это совсем другое. Разве вы сами этого не видите?
Клементина ничего не видела. Перед ней был мальчик, лишенный наследства сумасшедшим дядей, изнуренный болезнью и неспособный поэтому работать и отказывающийся от помощи, потому что она шла от женщины. Это было чересчур. Клементина рассвирепела, но Томми держался твердо.
— Это удивительный эгоизм с вашей стороны. Разве вы не видите, что мне нужен компаньон?
Томми напомнил об Этте Канканнон.
Но она ничего не хотела слышать теперь об Этте. Беглый взгляд на лицо Томми заставил ее прийти к известному решению, и она легко отказывалась от намеченной цели.
Она и требовала, и угрожала. Она вбила себе в голову разыграть по отношению к Томми добрую крестную мать и легко не сдавалась. Кроме того у нее были личные соображения выбрать Томми, а не Этту. Томми, как мужчина, будет наблюдать за шофером, и внушать почтение жандармам, официантам и метрдотелям в гостиницах, потому что, хотя Клементина не боялась ни черта, ни человека, но тем не менее приписывала больше значения мужчине.
