Лорд Брэйдон обратил внимание на небольшую паузу перед двумя последними словами, и с любопытством спросил:
— Вам действительно понравилось быть со мной?
— Конечно! — откровенно и без тени смущения ответила девушка. — Я до этого не знала, что в мире есть подобные мужчины.
— Что вы имеете в виду?
Она отвела глаза.
— Вы богатый… влиятельный… у вас есть дома, скаковые лошади… и очень много светских друзей. Зачем вам впутываться в такого рода… миссии, которые интересуют и… вдохновляют папу?
— Я думаю, по тем же причинам, которые вы назвали притягательными для него, — миссии эти увлекают и вдохновляют меня!
— Но… мы не богаты, поэтому у папы небольшой выбор в жизни… в то время как у вас есть… все, что вы… захотите.
— Может, я покажусь жадным, — ответил лорд Брэйдон. — Но мне недостаточно роскоши и светских развлечений. Возможно, если б я был женат и имел семью, все сложилось бы по-иному, но я, хоть вы, может быть, не поверите этому, часто испытываю пресыщение от pate de foie gras !
Лоилия рассмеялась.
— Значит, так бывает? Я часто задумывалась, может ли человек чувствовать, что у него слишком много всего прекрасного и роскошного.
— Могу вас заверить, что очень легко почувствовать справедливость пословицы. «Чем больше знаешь, тем меньше почитаешь».
— Это неверно… абсолютно неверно…
Я уверена, что вы не испытали всего того, что доступно вам в вашем положении.
Он взглянул на нее с удивлением.
— Что вы хотите этим сказать?
— Вы — член палаты лордов, а страна нуждается в стольких жизненно необходимых реформах. Существует еще столько несправедливостей, которые требуют выявления и искоренения.
Лорд Брэйдон смотрел на нее в полном изумлении.
Она сняла шляпку, и ее волосы были подобны солнечному свету на темных панелях стенки купе.
Ее лицо казалось полупрозрачным на фоне чопорного платья для леди, которое купил ей Уоткинс.
Она была истинно прекрасна, но прелесть ее отличалась от той, что была присуща женщинам, встречавшимся ему ранее.
Он знал, причиной этого являлась некая аура, окружавшая ее.
Несомненно, это была смесь юности, чистоты и духовности.
Он давно заметил, что ее откровенные, без напускной застенчивости, высказывания свидетельствуют об искренности и чистоте, а ее преданность и любовь к отцу столь необычна и трогательна.
Неожиданно для самого себя, поскольку это в данную минуту пришло ему в голову, он спросил:
— Что вы намерены делать, когда вернетесь в Англию?
— Мы с папой поедем домой.
— Но я даже не представляю, где это находится.
Она улыбнулась.
— Это — к северу от Лондона, в одном селении в Хертфордшире. Мы живем в маленьком поместье с несколькими акрами земли, на которой разводим лошадей, — вот и все.
Она сделала жест, красноречиво подтверждавший сказанное.
— Можете ли вы действительно представить, будто этого достаточно, чтобы заполнить папины интересы, когда он знает столько языков, понимает проблемы стольких стран и способен столько дать другим людям?
Она взглянула на лорда Брэйдона и, убедившись в его заинтересованности, продолжала:
— Все было по-другому, когда с нами жила мама. Они были так счастливы вместе, что все иное не имело значения. — Она снова улыбнулась ему. — Я пыталась заменить ее, но жизнь доя него никогда уже не станет той же… без нее.
— Я могу понять вашего отца, понять его чувства, — произнес лорд Брэйдон изменившимся голосом, — но я думаю при этом о вас.
— Со мной… будет… все в порядке.
— И вы будете опять оставаться одна, пока ваш отец не вернется из своих странствий?
— Дома всегда много дел.
— И некому будет восхищаться вами?
Она улыбнулась.
— Лошади любят меня. Они приходят, когда я зову их, и я очень счастлива, когда езжу верхом.
— Я бы хотел показать вам моих лошадей.
Он увидел, как загорелись ее глаза.
— Мне бы хотелось увидеть их! Я думаю, ваши конюшни в Брэй-Парк одни из лучших в Англии.
— Кто сказал вам это?
— Наверное, я читала об этом в одном из иллюстрированных журналов, там была фотография вашего дома. Он очень большой.
— Очень большой, — подтвердил лорд Брэйдон. — И как ваш отец, я часто чувствую себя одиноким, что опять-таки является ответом на ваш вопрос, почему я занимаюсь этими делами.
— Но… это… опасно, — тихо сказала Лоилия.
— Если мне будет угрожать какая-то опасность, — улыбнулся лорд Брэйдон, — я буду думать о вас и пытаться проникнуть в ваши мысли, с тем чтобы вы смогли мне помочь!
Он хотел лишь подшутить над ней.
Но она странно взглянула на него и серьезно сказала:
— Я… постараюсь… сделать это.
Лоилия долго еще лежала без сна в своем купе.
Она думала обо всем, что произошло.
Колеса поезда твердили, что ее отец свободен.
Но она тревожилась о том, что может произойти, когда они доберутся до границы.
Лорд Брэйдон давал им инструкции, не похожие на прямые распоряжения.
— Совершенно неразумно, — говорил он, — бодрствовать и быть одетыми, как будто мы ожидаем допроса.
— А вы думаете… они будут… допрашивать? — с дрожью в голосе спросила Лоилия.
— Я уверен, что к настоящему времени, — спокойно произнес лорд Брэйдон, — Эдерснаер обнаружил исчезновение своего пленника. Он, конечно, известит тайную полицию и всех, кто имеет отношение к деятельности вашего отца.
Он заметил, как побледнела Лоилия, и, переменив тон, добавил:
— Но я не могу поверить, что судьба или боги помогли нам добиться такого успеха лишь затем, чтобы оставить нас теперь.
— Да… это невозможно, — промолвила она.
Ее глаза вновь ожили.
Она, должно быть, забылась на несколько минут, как вдруг услышала, что поезд с громыханием остановился.
Учащенное сердцебиение подсказало ей, что они достигли границы.
Несмотря на все попытки успокоить Лоилию, самого лорда Брэйдона не покидало ощущение тревоги, возросшей в минуты остановки поезда.
Однако он лежал, расслабившись, в своем купе.
Глаза его были закрыты, пока он не услышал негромкий, но требовательный стук в дверь.
Он проигнорировал его, и стук повторился, на этот раз одновременно с требованием:
— Откройте, пожалуйста, mein herr!
Недовольно ворча, как бы про себя, но достаточно громко, чтобы слышали за дверью, лорд Брэйдон протопал, якобы спросонья, от своей постели к двери.
Он отпер ее и чуть-чуть приоткрыл.
— В чем дело? — строго спросил он.
— Ваши документы, пожалуйста, mein herr!
— О Господи! — воскликнул по-английски лорд Брэйдон. — Почему вы требуете их в такую позднюю ночь?
