Эмма опять осторожно вздохнула, не отрывая взгляда от его лица.
– Я отвернулся от нее и уехал из Айронвуд-Парка, предоставив ее судьбе.
– И что с ней случилось дальше?
– Ее куда-то отослали. А потом… не знаю.
Эмма смотрела на него, не понимая, почему все это не потрясло ее так сильно, как должно было. В душе боролись ревность и гнев. Какая-то ее часть ненавидела Люка за то, что он сделал с Мэри, другая – хотела его так же сильно, как и раньше.
Что с ней не так?
После долгого молчания Люк сказал:
– Ну, теперь ты понимаешь, почему должна бежать от таких, как я? Я делал такое раньше и скорее всего буду делать и в дальнейшем. Во мне обитает зло, Эмма. Ты не должна так рисковать.
Она медленно покачала головой.
– Вы взяли на себя ответственность. Вы испытываете угрызения совести за то, что сделали с девушкой. Я слышу это в вашем голосе.
Он резко выдохнул:
– Те, кому я небезразличен, обязательно потом сожалеют об этом. Я неизменно делаю им больно. И хуже всего приходится женщинам. – Он закрыл глаза. – Я их соблазняю, получаю порочное наслаждение, обладая ими, а потом ухожу.
В точности, как поступает с ней каждый вечер. Похоже, у Люка привычка сбегать.
– Так вы этого хотите, Люк? Соблазнить меня? Получить порочное наслаждение, обладая мной?
Он поколебался, затем лицо его помрачнело.
– Да.
– Расскажите, как.
Люк хотел отойти, но Эмма быстрее, чем ожидала от себя, особенно в таком взвинченном состоянии, обхватила его руками за талию и сцепила запястья у него за спиной.
Он посмотрел на нее яростным взглядом. Эмма прижалась к нему, ощущая, как он вжимается в нее своим твердым телом, и под кожей у нее вспыхнуло пламя, обжигающее и жаждущее.
На его лице эмоции менялись так быстро, что она не успевала их отследить – боль, стыд, желание и еще множество тех, что она и определить не могла. И вдруг Люк застыл, взгляд его прояснился, а глаза сделались такого насыщенного синего цвета, что засверкали, как сапфиры.
– Ты будешь связана, – произнес он хрипло. – Будешь стоять на коленях. Или лежать на животе с раздвинутыми ногами, чтобы я видел тебя всю.
У Эммы перехватило дыхание, она никак не могла выдохнуть.
– И еще я завяжу тебе глаза, и ты не увидишь, что я буду с тобой делать. – Он облизал верхнюю губу. – Ты будешь испытывать ощущения, каких никогда раньше не испытывала, в местах, о существовании которых не подозревала. Я научу тебя ублажать саму себя, а потом буду смотреть, как ты это делаешь.
Он замолчал. Эмма не шелохнулась. Воздух застрял где-то в легких и не мог добраться до горла.
Люк очень тихо продолжал:
– Но больше всего я хочу услышать, как ты теряешь контроль над собой, за который так цепляешься. Хочу, чтобы ты кричала. Хочу, чтобы умоляла о разрядке. Рыдала о ней.
Сквозь рев бушующих мыслей Эмма почти не слышала звуков окружающего мира. По булыжникам прогрохотала карета. Где-то в отеле плачет ребенок. Хлопнула дверь.
– Я воплощение зла, Эмма, – мягко произнес он. – Плохой, порочный и развращенный.
Что-то внутри нее разомкнулось, она смогла выдохнуть, долго и медленно, и невозмутимо посмотреть ему в глаза.
– Ты вовсе не воплощение зла, Люк. У всех бывают такие желания. Они – человеческие.
Страстность собственного голоса поразила Эмму. А Люк отпрянул от нее, словно она его ударила. Блеск его глаз погас, он отвел взгляд.
– Если ты не считаешь мои развращенные фантазии злом, то как насчет того, что я неизбежно сделаю с тобой потом?
Потом он сбежит. Оставит ее, обесчещенную, одну. Точнее, он думает, что будет вынужден это сделать, потому что в нем, как он уверен, живет зло. Но что, если он ошибается?
Эмма знала, что это огромный риск, но слишком сильно его хотела и поэтому была готова на него пойти.
– А что, если я скажу, что не хочу думать о последствиях? Что мне все равно, даже если ты и уйдешь? Что я взрослая женщина, имеющая право сделать собственный выбор, и выбираю тебя? – Она прижалась к нему еще плотнее. – Я хочу жить в настоящем, Люк. Хочу перестать беспокоиться о будущем.
Его глаза расширились, затем сузились. Он шагнул к ней вплотную.
– Говоришь, ты веришь, что у всех бывают безнравственные желания? Тогда расскажи мне о своих.
Эмма замерла.
– Это нечестно. У меня не было таких возможностей, как у тебя. Я неопытна. Я не знаю…
– Но ты же чего-то хочешь? О чем-то томишься? Твой муж исполнял твои желания?
Грудь сжало.
– Нет, – выдохнула она.
Люк провел согнутым пальцем по ее щеке.
– Так о чем? Лежа на спине в постели, исполняя супружеский долг, о чем ты мечтала?
Эмма тяжело дышала. В груди клокотала паника. Существуют вещи, о которых никогда никому не рассказывают.
– Скажи мне, Эмма. Скажи, чего ты хотела?
– Прошло всего три месяца, – прошептала она. – Я была совсем незнакома с… потребностями тела. И толком ничего не знала.
– Но представляла же?
– Да.
– Расскажи.
– Люк, – выдохнула она, – я никому этого не рассказывала. Никогда. Не знаю, можно ли…
Она и самой себе боялась признаться. А когда пыталась, тут же безжалостно заталкивала эти идеи как можно глубже, в самые далекие уголки души.
– Рассказывай.
Он говорил твердым, властным голосом. Коленки у Эммы дрожали. Она прерывисто вздохнула.
– Я хотела… – Она замолчала, облизнула губы и начала снова: – Я хотела, чтобы он попробовал что-нибудь другое.
– Кроме того, чтобы просто лежать на тебе?
– Д-да. – Эмма не могла на него смотреть. Она чувствовала себя униженной, но помимо унижения, в ней закипало что-то еще. Что-то восхитительное распускалось у нее в животе, она распалилась и вся пылала, причем не только лицом, но и всем телом, внутри и снаружи.
Ее фантазии были запретными. Она никогда, ни за что не позволяла себе задерживаться на этих мыслях.
– Например?
– Однажды я видела лошадей на лугу… и… я подумала, на что это будет похоже, если я встану на четвереньки, когда…
Люк со свистом втянул в себя воздух, и почему-то этот звук придал ей силы.
– Я хотела быть сверху, – призналась Эмма. Теперь это давалось ей легче. – Хотела стоять у стены или опираться на край кровати, когда ты… когда он, – торопливо поправила она себя, и щеки ее заполыхали, – берет меня. Я… хотела, чтобы он вел себя со мной порочно. Связывал меня и говорил, что и как делать. Я хотела его ублажать. – В этой последней фразе прозвучала нотка отчаяния.
– Черт бы все побрал, – пробормотал Люк. А затем сгреб ее в охапку и начал целовать сильными и мягкими губами, проникая языком в ее рот.
