— Еще один вопрос, поручик. Вы случайно не знаете, в Москве ли сейчас майор Григорий Иванович Лопухин?
Лицо офицера преобразилась в мгновение ока — недовольная гримаса сменилась приветливой улыбкой.
Можно было подумать, что капитан был его давнишним и драгоценнейшим другом.
— Разумеется, он в Москве, Сергей Васильевич! Это же наш командир. Если скажете, какое у вас дело, я непременно передам.
Сергей покачал головой, не желая, чтобы о письме для майора знали слишком многие. Из того, что ему довелось слышать, Григорий Иванович был на стороне тех, кто желал свергнуть царя и посадить на царство Алексея. К тому же он был родственником царицы — или, вернее сказать, бывшей царицы: Евдокия Лопухина давно уже была пострижена в монахини. С той поры влияние Лопухиных при царском дворе пошатнулось, но они, несомненно, опять наберут силу, если на троне окажется Алексей.
— Передайте, пожалуйста, майору, что мне необходимо на днях повидаться с ним. — Сергей кивком поблагодарил поручика и послал вперед своего гнедого.
Отряд последовал за капитаном. Сирин с любопытством оглядывалась по сторонам — так вот оно, сердце и святыня Русской земли! Но они следовали не к дворцам и храмам с золотыми куполами, а к вытянутым приземистым зданиям — конюшням и казармам, где размещались гвардейцы.
Суетливый квартирмейстер семенящим шагом выбежал навстречу отряду, он без возражений принял приказ разместить всех, но затем покачал головой, внимательнее приглядевшись к заложникам.
— Его высочество царевич Алексей наверняка пожелают взглянуть на них. Однако их невозможно привести во дворец в таком виде. Всем надлежит выдать новое платье, да и вымыть было бы неплохо, от них вонь, прошу прощения, как от стада козлов.
Последнее замечание Сирин не сочла прямым оскорблением — кто-кто, а уж она в пути старалась держать себя в чистоте. Разумеется, ее примеру следовали не все заложники.
Сергей устало потянулся:
— Да! Я и сам не против хорошей баньки. Погода сегодня отвратительная.
— И банька истоплена, и венички есть, — зачастил от усердия квартирмейстер и приказал нескольким слугам принять у прибывших коней. Но Сирин вовсе не хотелось отдавать своего Златогривого в чужие руки. Она вырвала у конюха повод:
— О своем коне я позабочусь сам, — бросила она резко. Слуга никак не отреагировал. Тогда Сирин оттолкнула его и крикнула Тарлову: — Скажи ему, чтобы он убрал руки от моей лошади!
Сергей только пожал плечами и отпустил конюха:
— Если татарин желает сам кормить свою скотину — это его дело, — добавил он, повернулся к Сирин спиной и удалился вслед за квартирмейстером.
— Дивной красоты у вас конь! Бьюсь об заклад, даже царь-батюшка на таком не ездит! — Конюх завороженно смотрел на скакуна.
Он проводил Сирин до конюшни и показал место для жеребца. Это было мрачное каменное здание, разгороженное на отдельные стойла, разве тут было место жеребцу, выросшему на степном приволье, привыкшему ночью видеть над головой звезды и вдыхать горьковатый ветер? Но Сирин понимала, что ей так или иначе придется подчиниться местным обычаям. Она лишь приказала конюху поставить ее жеребца и вьючную лошадку в соседние стойла, затем вычистила обеих лошадей и накормила их. Ее забота тронула сердце конюха.
— У вас и правда великолепный конь, — повторил он, — я за ним ходить буду, как за дитем, не сомневайтесь.
— Он не привык к чужим. Я сам о нем позабочусь, — возразила Сирин.
Конюх поспешно кивнул:
— Конечно-конечно. Только если случится, что вас задержат дела или еще что, так я вас подменю, не беспокойтесь. Он будет в надежных руках, мне ведь и с царскими лошадьми обращаться доводилось.
Сирин испытующе посмотрела на конюха и сочла, что ему можно доверять.
— Хорошо. Ты можешь ухаживать за ним, но запомни — я буду каждый день приходить и проверять.
— Ну это без сомнения. — Конюх согнулся в глубоком поклоне.
Сирин вытащила кошелек и сунула ему в руку золотую монету. Глаза конюха блеснули, он снова начал кланяться, уверяя, что без присмотра жеребец не останется ни на минуту.
— Я надеюсь. — Сирин еще раз кивнула слуге и вышла из конюшни.
Часовой возле казармы указал ей дорогу к зданию, где разместились остальные заложники. Там царила тишина, помещение было пусто, и только по оставленным вещам Сирин поняла, что пришла правильно.
Она еще искала место для своих вьюков, когда появился солдат:
— Эй, татарин! Твой командир велел отвести тебя в баню, вошек повытрясти.
Сирин до боли сжала кулаки. Солдат был сердит, казалось, одно слово — и он даст волю рукам. Внутренне чертыхаясь, что ей не хватает сил справиться с мужчиной, она отвернулась и стала искать свободную кровать, чтобы пристроить вещи. Не выдержав напряжения, она обернулась:
— Чего тебе надо?
— Ступай со мной! — рявкнул солдат.
Сирин было ясно, что допускать подобную грубость по отношению к себе не стоит, иначе солдаты продолжат шпынять ее и после, но сделать ничего не могла. Девушка понимала, что солдат у Тарлова достаточно и они, если понадобится, притащат ее силой. Поэтому она покорно подошла к русскому:
— Веди меня к капитану Тарлову.
Сирин понимала, что каждый шаг приближает ее к разоблачению. Она слышала, что в русских банях моются почти так же, как это принято у ее народа. Там, в степи, женщины и девочки шли к реке еще до рассвета, в утренних сумерках или при свете полной луны. Они смывали с себя грязь и спешили одеться до того, как солнце покажется над горизонтом, а при свете солнца к реке спускались мужчины. Если у русских принято мыться всем вместе, секрет будет раскрыт сразу же. И наверняка все не преминут этим воспользоваться, а первым будет Тарлов как командир.
«Нет, нельзя этого допустить, лучше убить себя, пока не поздно». Сирин потянулась к кинжалу и, нащупав пустые ножны, ощутила, как отчаяние накрыло ее безысходной волной. Сирин стиснула зубы и попыталась прогнать это чувство. Пусть у нее нет оружия, но у солдат оно наверняка найдется. Главное — успеть схватить саблю или кинжал, пока не скрутили руки. А что, если ей посчастливится убить самого Тарлова, забрав с собой и его жизнь?
Солдат открыл дверь в баню — оттуда вырвался тяжелый пар, а вслед ему — громкие голоса и мужской смех. Кто-то потешался над недостатками соседа, в ответ ему неслась брань. Пар был такой густой, что на расстоянии вытянутой руки все терялось. Сирин растерянно замерла на пороге, но солдат втолкнул ее внутрь и захлопнул дверь.
Тут же из клубов пара вынырнуло улыбающееся лицо Остапа:
