— Так что, король появился? — поинтересовалась она.
Бона, Кьяра и я посмотрели на нее с недоумением.
— Король, — настаивала Катерина. — Тот, с мечом. Моему отцу уже выпадала карта с ним, когда у нас гостил Лоренцо. Она снова ему досталась? Или его теперь ждет иное будущее?
Бона поджала губы и заявила с нетипичной для нее резкостью:
— Нельзя задавать такие дерзкие вопросы. Дай Дее отдохнуть. Она устала и достаточно натерпелась сегодня.
Катерина не обратила на ее слова никакого внимания и развернулась ко мне всем телом.
— Должно быть, предсказание оказалось не слишком обнадеживающим, иначе он не ударил бы тебя.
Бона была права: я устала от секретов и лжи. Испуг Галеаццо породил во мне странное ощущение собственной силы. Плевать, какое наказание меня ждет, это уже безразлично. Я сказала правду и явно попала в цель, поэтому теперь не собиралась останавливаться на полпути.
— Король был, — сказала я невнятно из-за прижатого платка и распухшей губы. — Только он появился внутри другой карты, называемой Башней.
— А что это значит? — Катерина с живостью придвинулась ближе.
— Гнев Господень скоро уничтожит твоего отца, — проговорила я ровно, стараясь не обращать внимания на испуг Боны.
— Когда? — Катерина замерла, ее глаза ярко заблестели.
— Я не стану этого слушать, — перебила Катерину Бона. — Предсказание будущего — явный грех, скверна!.. Зачем Господь допустил, чтобы ты увидела эти проклятые карты! Как ты посмела взять их?
— Скоро, — ответила я Катерине, герцогине же сказала: — Простите меня, ваша светлость. В последнее время мой разум как будто не принадлежит мне.
Бона принялась креститься. Я поняла, что она вот-вот разрыдается, поэтому умолкла и не отвечала на дальнейшие расспросы Катерины.
Ее светлость больше не заговаривала о картах, взятых мною без разрешения, однако с этого момента стала относиться ко мне с явственно ощутимой холодностью. Я обокрала ее и не была прощена.
В первый день Рождества в домовой церкви служили три мессы. Традиция требовала, чтобы на них присутствовал Галеаццо и все его придворные. Но я пропустила первую мессу, потому что плохо спала из-за распухшей губы, и Бона велела мне полежать еще, когда остальные уже встали.
На оставшихся двух службах и пышном пиру я присутствовала, но надела черную вуаль, чтобы прикрыть разбитую губу, и почти ничего не ела и не пила. Когда начались танцы, я вернулась в комнату Маттео, опять попыталась расшифровать главы маленькой книжки из седельной сумки, но снова безуспешно. Еще меня волновала судьба гадальной колоды, которая осталась на столе у герцога и его братьев, однако спросить Бону я не осмелилась.
Следующий день был посвящен святому Стефану, первому христианскому мученику. По этому случаю герцога ждали на мессе в церкви Санто-Стефано, расположенной в юго-восточной части города, неподалеку от замка. Обычно теплый, Милан был в эту зиму во власти таких морозов, каких не помнили старожилы. За ночь ледяная буря покрыла весь город гладкой коркой, затем повалил колючий мелкий снег, но яростный ветер прогнал тучи, и утром деревья, кусты и крыши уже сверкали под солнцем.
Когда я встала и надела траурное платье, за окном завывал ветер. Быстро взглянув в большое ручное зеркало герцогини, я увидела, что опухоль на верхней губе спала, но кожа все равно багровая, а в том месте, где она едва не лопнула, образовалась темно-красная короста. Я снова опустила на лицо темную вуаль. Полог над кроватью Боны был задернут, ночью герцогиню рвало, поэтому все мы, я, Франческа и остальные горничные, решили ее не будить, а сообщить герцогу, что госпожа заболела. Ветви деревьев за окном согнулись под грузом льда до самой земли и стонали от каждого порыва ветра. Я думала, что весь двор, включая Галеаццо с его великолепным хором, откажется в такую погоду от службы и почтит святого Стефана здесь, в замке.
Но я ошиблась. Спустя час после того, как мы сообщили герцогу о болезни госпожи, в комнату Боны ворвалась Катерина, прелестное лицо которой пылало румянцем и было мокро от слез. Ее мать, Лукреция Ландриани, одна из самых любимых и плодовитых фавориток герцога, остановилась в дверях, чтобы своим присутствием не оскорбить герцогиню.
— Я туда не хочу! — воскликнула Катерина с порога и надула губы.
На ней было легкое платье из белого муарового шелка, скромно отделанное малиновым бархатом и украшенное золотыми бусинами, длинные локоны уложены в сетку для волос, усыпанную алмазами и рубинами.
— Где госпожа герцогиня? Мне надо с ней поговорить!
— Герцогиня больна, мадонна Катерина, ее нельзя беспокоить, — предостерегающе произнесла я.
Катерина замерла на месте при слове «больна» и больше не сделала ни шагу, только взмахнула рукой, указывая на меня, и понизила голос из уважения к Боне:
— Тогда ты мне помоги! Мой отец, герцог, требует, чтобы все дамы и дети сопровождали его в собор Санто-Стефано!
Под «дамами» она имела в виду любовниц герцога. Вероятно, таким способом Галеаццо решил отомстить жене за то, что она не едет с ним по морозу в церковь.
— В такую погоду? — Даже я была удивлена.
Катерина закивала, и алмазы с рубинами рассыпали по ее голове каскады искр. В этот день она была поистине великолепна: фарфоровое личико, обрамленное золотыми волосами, переливающееся белое платье, темная отделка которого лишь подчеркивала безукоризненную белизну кожи.
— Он хочет, чтобы мы в такой ветер шли пешком через полгорода, — продолжала Катерина, и, словно подтверждая ее слова, порыв ветра ударил в окно. — Только епископам и послам разрешено ехать верхом рядом с ним. Пожалуйста, Дея, разбуди герцогиню, — взмолилась она. — Госпожа Бона могла бы попросить герцога, чтобы он позволил нам с матерью ехать верхом рядом с ним вместо нее. Она сказала бы ему, что я еще слаба после болезни и…
Из-за гобеленового полога кровати донесся усталый, безжизненный голос Боны:
— Разве ты болела, Катерина?
Ее мать, Лукреция, стоявшая в дверном проеме, негромко произнесла:
— Ваша светлость, девочка так негодует из ревности. Сегодня утром герцог послал за своими сыновьями, но не пригласил Катерину, которая очень хотела показаться ему в новом платье. Она считает, что если поедет рядом с ним на почетном месте, то и герцог, и весь Милан смогут выразить ей свое восхищение. — Мать с раздражением взглянула на дочь. — Не следовало беспокоить ее светлость. Герцог твердо решил ехать, и нам стоит поторопиться. Его священник и хор ждут в Санто-Стефано, а все остальные уже собрались во дворе.
