Энрике тоже упал, и между ними завязалась борьба.
— Ты не имеешь права!.. — бормотал он, задыхаясь. — Я хочу умереть.
— Нет, ты не умрешь! — продолжала удерживать его Виктория. — Я этого не допущу! Я люблю тебя и пойду за тобой, куда скажешь. Все брошу ради тебя, Энрике!..
На мгновение он ослабил борьбу, потому что ему почудилось, будто перед ним не Виктория, а Мария.
— Я люблю тебя, — повторила между тем Виктория и жадно припала к его губам.
У Энрике все поплыло перед глазами, он уже вообще перестал что-либо понимать.
А Виктория продолжала осыпать его страстными, давно выстраданными поцелуями горячо шепча:
— Я люблю тебя с того самого дня, как мы впервые встретились… Я молилась о тебе… Ни на минуту тебя не забывала… Я спасу тебя!..
Она решительно сбросила с себя одежду и судорожно стала расстегивать мундир Энрике.
— Доверься мне! Все плохое забудется. Останется только любовь, — приговаривала Виктория, лаская его безвольное, обессилевшее тело.
Наконец он встрепенулся и тоже горячо, — страстно ответил на ее ласки. Виктория буквально задохнулась от счастья, услышав от него такие желанные, невероятные слова:
— Милая моя! Люблю тебя, люблю…
— Энрике, любимый!.. — простонала Виктория, без остатка отдаваясь своему счастью.
И вдруг — как сквозь сон, издалека, из немыслимо чудовищной реальности — до нее долетели слова Энрике:
— Мария! Любимая! Мария…
Эти исступленные возгласы Энрике донеслись — также и до слуха Гонсало, который в поисках жены: забрел на конюшню.
Кровь ударила ему в виски, когда при слабом огоньке свечи он увидел перед собою два обнаженных тела, слившихся в страстном объятии, а неподалеку — воинский мундир и белый шелк платья, показавшийся ему ночной сорочкой Марии.
Лишь невероятным усилием воли Гонсало заставил себя сдержаться и тотчас же не убить любовников.
Мысленно посылая им проклятия, он осторожно выбрался, из конюшни и, взяв дорожные вещи, покинул дом Оласаблей, никем не замеченный.
Виктория же с горечью вынуждена была признать, что вся эта пламенная страсть Энрике предназначалась не ей, а Марии. Просто на него нашло затмение.
Энрике тоже через какое-то время пришел в себя и, с ужасом осознав, что произошло, стал просить прощения у Виктории.
— Я не хотел обидеть тебя. Я сам не ведал, что творил… Прости, если сможешь. Мне надо поскорее уйти отсюда. Я больше не вынесу этого кошмара: ты, Мария…
— Не говори так, Энрике, — взмолилась Виктория. — Я ни о чем не жалею. И ты не казни себя. Я сама этого хотела, потому что люблю тебя!
Он же, больше не имея сил оставаться здесь, выбежал из конюшни и, добравшись до своего коня, ждавшего его в саду со вчерашнего вечера, прошептал:
— Вези меня отсюда, дружок! Подальше… На смерть вези меня…
Уже начинало светать, когда Энрике покинул город и поскакал в тот дальний форт, где недавно был тяжело ранен капитан Толедо и где несложно было найти смерть любому, кто ее тем более сам искал.
А незадолго до этого разъяренный Гонсало буквально ворвался в дом Бенито и потребовал:
— Убей этого мерзавца! Немедленно! Бенито спросонок не понял, о ком идет речь:
— Зря вы волнуетесь. Гутьерреса мы отправим на тот свет, как только он выедет из города.
— Забудь о Гутьерресе! — с досадой молвил Гонсало. — Сейчас меня занимает совсем другой подонок — сержант Муньис!
— Ну и дела, — развел руками Бенито. — Ладно. В гарнизоне у меня есть приятели, они помогут. Будьте спокойны: сержант распростится с жизнью сегодня же!
— Смотри, я на тебя надеюсь, — сказал Гонсало и, подогнав экипаж к дому Маргариты, стал терпеливо ждать, когда ее муж уйдет на свою почту.
В томительном ожидании прошло несколько часов, но Гонсало некуда было ехать: теперь у него осталась только одна Маргарита, да еще капитал Оласаблей, который он, после сегодняшней ночи, просто обязан был прибрать к рукам — в отместку за унижение и позор, испытанный им по милости Марии.
Маргарита встретила Гонсало враждебно, однако вскоре сдалась и призналась, что никогда не переставала его любить.
— Теперь у нас все будет по-другому. Ты станешь настоящей сеньорой. Я сумею доказать тебе свою любовь. Сегодня я уеду из Санта-Марии по делам, но мой друг Сантьяго снимет для тебя прекрасную квартиру, и ты переселишься туда еще до моего возвращения.
— Гонсало, это так неожиданно, — растерялась Маргарита. — Да и муж мой — добрый, порядочный человек. Я не могу поступить с ним так подло.
— Ты любишь меня или его? — рассердился Гонсало. — Ответь сейчас же. Уезжая из Санта-Марии, я должен быть уверен, что ты ждешь меня в нашем, пойми: в нашем доме!
— Можешь ехать спокойно, — сказала Маргарита. — Я сделаю все, как ты хочешь.
А Мария так и не смогла уснуть в ту ночь. Промаявшись до самого рассвета, она заглянула в комнату Гонсало, чтобы разбудить его и проводить в поездку, но его там не было. «Когда же он успел уехать? — удивилась она. — Может, еще с вечера?»
Затем приоткрыла дверь в комнату Виктории: а вдруг сестра тоже не спит и можно будет с нею поговорить?
Каково же было изумление Марии, когда и Виктории она не обнаружила на месте. Куда же все подевались? Виктория, похоже, вообще не ложилась спать — постель ее не разобрана. Что же случилось в этом доме?
Машинально приподняв подушку, Мария увидела клочок бумаги, исписанный тем самым почерком, который она могла бы безошибочно узнать из тысячи других. Энрике! Это был его почерк!
«Мария, — прочитала она. — Я вернулся и хочу тебя увидеть».
— Энрике! — воскликнула Мария, — Где ты? Где?
Она обежала весь дом в надежде отыскать Викторию и все у нее выспросить, но той нигде не было. Тогда Мария отправилась в сад, затем на конюшню. Разыскивая Викторию, она надеялась увидеть рядом с ней Энрике. Конечно, они оба только и ждут, когда она, Мария, проснется! Не хотят будить ее, ждут отъезда Гонсало. Так вот почему ей не спалось! Вот почему она, подобно сомнамбуле, полночи бродила по саду — чувствовала, что Энрике где- то рядом, что он ждет ее!
Не найдя никого и в конюшне, Мария вновь вернулась в дом. Виктория была уже в своей комнате — бледная, заплаканная.
— Мария? — удивилась она. — Я не знала, что ты проснулась в такую рань.
— Я вообще не спала сегодня. А ты, где была ты?
— Почему ты спрашиваешь?
— Потому что я нашла у тебя вот это, — Мария показала сестре записку Энрике. — Где он? Почему ты не отдала записку мне?
— Потому что я должна была думать о твоем спокойствии, о твоем ребенке. Вам с Энрике незачем встречаться сейчас.
