Джорджетт Хейер - Завоеватель сердец

– Мои люди в Арке будут держать его под присмотром. Я отправляю в Мортен отряд с приказом доставить ко мне Забияку. Я намерен подвергнуть его изгнанию, потому что до тех пор, пока я жив, миру в Нормандии не будут угрожать мятежи, подобные тем, что мы подавили в Валь-э-Дюне. – Он вновь помолчал и без улыбки взглянул на Рауля. – Должен ли я отправить тебя в Мортен или ты поедешь со мной к Домфрону? – спросил герцог.

Рауль, не дрогнув, выдержал взгляд Вильгельма.

– Почему вы спрашиваете меня об этом, милорд?

– Если я слишком жестокий и неукротимый повелитель для тебя, ты можешь оставить меня! – ответил герцог. – Но подумай хорошенько: никакие твои мольбы не заставят меня изменить своей природе.

– Я принадлежу вам душой и телом, – сказал Рауль. – Сейчас и всегда, как поклялся в ту ночь, когда мы с вами спасались бегством из Валони. Я поеду с вами в Домфрон.

Больше они не сказали друг другу ни слова. На следующий же день оба верхом поскакали в Домфрон, оставив в Алансоне гарнизон. Известия о случившемся опередили их. Устрашенные и отчаявшиеся ждать появления Мартеля, воины Домфрона капитулировали, сохранив жизнь и свободу, и считали, что им крупно повезло. Хотя замок располагался в графстве Мен, гарнизон его составляли нормандцы. Оттуда герцог маршем двинулся к Амбриеру, построил там цитадель и вновь вернулся в Нормандию. Таким образом, он отодвинул свою границу на территорию Мена, и это было все, чего своей опрометчивостью добился Анжу.

Во Франции известие об этом достигло слуха короля Генриха, и он изменился в лице. В задумчивости принялся теребить бороду, а те, кто стоял рядом, заметили, что король машинально вырвал из нее несколько волосинок, не обратив на это внимания.

Большой корабль с трудом поднялся на волну и обрушился вниз; один из заложников жалобно захныкал, подтянув колени к груди и плотнее прижимаясь к своему опекуну. Рауль стоял у фальшборта, глядя вдаль, на море. Призрачный лунный свет холодным серебром заливал водную поверхность, тускло мерцавшую под темно-синим бархатом небес; там и сям крохотными искорками вспыхивали брызги пены, словно очередная звезда падала в море. Висящие на стеньгах мачты фонари отбрасывали яркие лучи света, словно маяки, показывая остальным судам эскадры местонахождение флагманского корабля герцога. На корме возвышалась небольшая каюта, вход в которую закрывал кожаный занавес; когда он чуть отходил в сторону, изнутри пробивался лучик желтого света. Под навесом, натянутым в средней части корабля, расположились заложники. На одной из опор был закреплен фонарь; его сияние освещало лица троих пассажиров, съежившихся под ним на мехах. Порывистый ветер раздувал паруса над головой, и они время от времени громко хлопали, а канаты стонали и скрипели.

Младший из заложников вновь захныкал, зарывшись лицом в мантию мужчины, который прижимал его к себе. Рауль со слабой улыбкой оглянулся на них. Мальчишка был совсем еще мал и выглядел очень несчастным. Пока юноша смотрел на них, мужчина, обнимавший мальчика, поднял голову, и взгляд его прозрачных голубых глаз коренного северянина встретился со взглядом Рауля. С минуту они молча изучали друг друга, после чего мужчина вновь опустил глаза на светловолосую головку, лежавшую у него на коленях.

Рауль было заколебался, но потом, отбросив сомнения, стал пробираться по палубе, переступая через мужчин, спавших здесь, завернувшись в свои накидки; юноша шагнул в круг света, отбрасываемый фонарем под навесом. Голубоглазый мужчина вновь взглянул на него, однако выражение его лица не изменилось.

Рауль, которому было поручено устроить заложников с максимально возможными удобствами, попытался заговорить с ним на ломаном саксонском. Но заложник, слабо улыбнувшись, прервал его и на нормандском диалекте произнес:

– Я умею говорить на вашем языке. Моя мать была нормандкой родом из Ко. Что вам угодно?

– Я очень рад, – ответил Рауль. – Я бы предпочел заговорить с вами на вашем языке, но вы сами видите, как плохо он мне дается. – Юноша взглянул на младшего из заложников. – Мальчику плохо, верно? Быть может, принести ему немного вина? Он согласится выпить его?

– Вы очень добры, – отозвался Эдгар со сдержанной любезностью, от которой веяло холодом. Наклонившись к мальчику, он обратился к нему по-саксонски. Ребенок – Хакон, сын Свейна, внук Годвина – лишь застонал в ответ, повернув к нему бледное заплаканное личико.

– Милорд до этого еще не бывал на море, – неуклюже попытался объяснить Эдгар слезы Хакона.

В тот момент от тревожного сна очнулся третий заложник, младший Годвин, Вульнот, мальчишка немногим старше Хакона, и сел, потирая глаза. Эдгар что-то сказал ему; он, с любопытством взглянув на Рауля, улыбнулся уже совсем по-королевски милостиво.

Когда Рауль вернулся к ним с вином, Хакон после очередного приступа тошноты обессиленно откинулся на колени Эдгара. К его губам поднесли рог с вином, и он, всхлипывая, отпил несколько маленьких глотков, затем полными слез глазами взглянул Раулю в лицо. Юноша улыбнулся ему, но тот лишь плотнее прижался к Эдгару, словно стесняясь или, пожалуй, будучи настроен явно враждебно к незнакомцам. Однако, похоже, от вина ему стало лучше и потянуло в сон. Эдгар, вновь укрыв его меховой накидкой, коротко сказал:

– Спасибо, нормандец.

– Меня зовут Рауль де Харкорт, – сказал Рауль, стремясь покорить сакса своим дружелюбием. Посмотрев на Хакона, он заметил: – Мальчик еще слишком юн, чтобы уезжать из дому. Но ничего, через день-другой он почувствует себя лучше.

Эдгар ничего не ответил. Однако в его молчании ощущалась, скорее, природная неразговорчивость, нежели намеренная грубость, но изменять своим привычкам он, похоже, не собирался. Спустя еще несколько мгновений Рауль поднялся с колен.

– Быть может, он сейчас заснет. Позовите меня, если я вам понадоблюсь.

Эдгар в знак согласия слегка наклонил голову. Когда Рауль отошел, Вульнот спросил:

– Кто он такой, Эдгар? Что он сказал?

– Он – тот самый мужчина, которого мы видели скачущим рядом с герцогом Вильгельмом, – ответил Эдгар. – Он говорит, что его зовут Рауль де Харкорт.

– А мне он нравится, – решительно заявил Вульнот. – С Хаконом он разговаривал по-доброму. А вот Хакон – маленький глупыш, если плачет оттого, что его тошнит.

– Он плачет потому, что не хочет уезжать в Нормандию, – мрачно отрезал Эдгар.