Маркиз надеялся, что лорд Биконсфилд употребит все свое влияние, чтобы с помощью королевы заставить кабинет министров принять все необходимые меры.
Поблагодарив посла, он вернулся на яхту.
На палубе его ждала Николь, и по ее глазам маркиз понял, что она рада видеть его целым и невредимым.
Тем не менее, он сделал вид, будто ничего не произошло, пожелал ей доброго утра и пошел к капитану.
Заработали двигатели.
«Морской конек» с невероятной скоростью устремился к Мраморному морю.
Маркиз оставался на мостике, пока не подошло время завтрака.
Николь сгорала от нетерпения узнать у него, что случилось.
Он понимал ее чувства, но не спешил отвечать на ее вопросы, и она решила, что неприлично вызывать человека на откровенность, когда он того не желает.
Только когда стюарды вышли из салона, маркиз сказал:
— Интересно, откуда вы знаете русский язык и почему не говорили мне об этом раньше?
Николь улыбнулась.
— Вы меня не спрашивали, а поскольку я ненавижу русских, то не горжусь тем, что выучила их язык.
— А почему вы их ненавидите? — поинтересовался маркиз.
Николь рассказала ему о Наташе и о том, как ее семью сослали в Сибирь.
— И о Третьем отделении вы тоже узнали от вашей подруги? — спросил маркиз.
Его невероятно поразило то, что Николь сказала русским солдатам.
Даже в страшном сне он не ожидал услышать такое от скромной английской девушки.
Третье отделение представляло собой тайную полицию, которая подчинялась только царю.
Наташа рассказала Николь, что оно было сформировано Николаем I, который поставил во главе его своего друга графа Бенкендорфа.
Маркиз знал, что так оно и было.
— И именно Третье отделение, — продолжала Николь, — заставило царя сослать отца Наташи, и я подозреваю, что они же настояли на том, чтобы он вызвал его в Россию.
— Представляю, как вы были расстроены, — сочувственно сказал маркиз. — И все же я не поверил своим ушам, когда услышал, как находчиво вы спроваживаете этих людей.
— Я уверена, что это… покойный папенька подсказал мне… как поступить, — ответила Николь. — Я очень… очень испугалась, что, если они… заберут вас, я… никогда больше… вас не увижу.
— И это огорчило бы вас? — спросил маркиз.
Николь хотела сказать, что любит его и если бы он умер, она тоже хотела бы умереть. Но она знала, что так говорить неприлично.
«Он… никогда не должен… узнать, что я… его полюбила!» — сказала она себе.
Маркиз не стал задавать ей больше вопросов, и они заговорили о другом. Скоро он оставил ее и вернулся на мостик.
После обеда маркиз дал понять, что не настроен беседовать.
Вместо этого он взял книгу и погрузился в чтение.
Николь с горечью подумала, что она ему надоела.
И яхта шла на всех парах, потому что маркиз стремился как можно скорее вернуться в Англию.
Было мучительно сидеть рядом с ним и молчать, поэтому Николь легла спать рано.
Она очень устала, но, когда засыпала, по щекам ее текли слезы.
С каждым днем Николь чувствовала себя все более несчастной.
Она была рядом с маркизом, могла его видеть.
Когда он заговаривал с нею, все ее существо тянулось нему.
Но она видела, что он ушел в себя.
Николь пыталась понять, в чем причина, и наконец решила, что он, должно быть, жалеет, что поцеловал ее, и боится, что она может этим воспользоваться.
Николь в печали расхаживала по палубе и думала о маркизе.
Она страстно желала быть сейчас рядом с ним на мостике.
Теперь они уже больше не смеялись за обедом, и Николь казалось, что он не хочет даже взглянуть на нее.
«Что случилось? Что я сделала не так? « — спрашивала она себя.
Разум подсказывал ей, что маркиз отправился в эту поездку по одной, и только одной, причине.
Он должен был выяснить, какова ситуация между Россией и Турцией.
Он сошел на берег, а потом посетил британское посольство в Константинополе.
Стало быть, его миссия завершена.
Теперь он мог вернуться домой.
Николь не сомневалась, что он считает часы до того момента, когда снова встретится с леди Сарой или с другой такой же красивой женщиной.
«Я больше ему не нужна, — с горечью говорила себе Николь. — Я была всего лишь… временной спутницей, и теперь он хочет только как можно быстрее избавиться от меня».
Она плакала в подушку, но твердо решила не становиться у него на пути и не цепляться за него, как, по словам Довкинса, делали другие женщины.
— Они как плющ, вот что я вам скажу! — говорил он, делая уборку в каюте Николь. — Вы не поверите, мисс, — эти дамочки прибегали к моим услугам, чтобы выиграть в его глазах!
— И как они это делали? — спросила Николь.
Она знала, что неприлично обсуждать личную жизнь маркиза с Довкинсом, но он был так предан своему хозяину и так восхищался им, словно кормилица или старый дядюшка, обожающий своего питомца.
Довкинс усмехнулся, услышав вопрос.
— Иногда они совали мне несколько соверенов, — ответил он, — и говорили: «Если вы скажете его светлости обо мне что-то хорошее, то получите еще!»
Довкинс засмеялся.
— Взяточничество, коррупция — так это называется, но я был бы полный лопух, если бы отказался от денег!
— И вы говорили что-то хорошее о них его светлости? — спросила Николь.
— Я всегда говорю ему то, что думаю, на самом деле, — ответил Довкинс. — И в девяти случаях из десяти его светлость со мной соглашается!
Николь гордо сказала себе, что никогда не стала бы подкупать слугу для таких целей.
Одно было очевидно: маркиз всегда руководствуется собственным мнением, и ничто и никто не в силах его изменить.
«Он от меня устал, и ему со мной скучно», — в сотый раз повторила себе Николь.
На глаза у нее опять навернулись слезы.
«Морской конек» достиг Афин, несомненно, в рекордное время.
Якорь был брошен в два часа ночи. Едва проснувшись, Николь поняла, что путешествие окончено.
Шум моторов затих. На яхте была тишина. Они приплыли в Афины.
Осознав этот факт, Николь принялась страстно молиться «Мадонне в беседке из роз», чтобы маркиз не уехал в Англию сразу.
— Пусть он… останется здесь хотя бы… на несколько дней, — твердила она. — Это было бы так… замечательно — немного задержаться с ним в Греции.
Маркиз сам представлялся ей античным божеством, и больше всего ей хотелось, чтобы он показал ей Акрополь.
Потом Николь осознала, что на самом деле ее интересует не столько Греция, сколько он сам.
Даже просто ехать с маркизом в поезде и то было бы счастьем.
Но ей было мучительно больно оттого, что с каждым часом, с каждой минутой приближалось мгновение, когда он распрощается с ней.
