Следовало бы этим довольствоваться, назвать имя человека и на протяжении всей оставшейся жизни дожидаться, покуда его узнаешь, если когда-нибудь нам будет дано узнать его, ибо одно дело человек сегодня, а другое человек вчера, сегодня он уже не тот, что вчера, но обычай велит задавать новые вопросы, кто были его родители, сколько ему лет, где родился, и думают люди, что так узнают они больше, а иногда и все. С последним светом дня вернулся домой отец Балтазара по имени Жуан-Франсиско, сын Мануэла и Жасинты, уроженец Мафры, постоянно живущий здесь, в этом самом доме, поблизости от церкви Святого Андрея и дворца виконта, а чтобы узнали вы о нем поболе, добавим, что росту он такого же высокого, как и сын, но теперь немного согнулся и под бременем лет, и под тяжестью вязанки дров, которую внес в дом. Балтазар снял с него груз, старик поглядел на сына, сказал, Ну, человече, сразу заметил искалеченную руку, но о ней говорить не стал, промолвил только, Терпеть надо, на то и война, затем поглядел на Блимунду, понял, что это жена сына, протянул ей руку для поцелуя, и вскоре свекровь и невестка уже собирали ужин, а Балтазар тем временем рассказывал, как все было, про битву, в которой потерял он руку, про то, что произошло за годы разлуки, но умолчал, что прожил почти два года в Лиссабоне, так и не подав о себе вести, ибо первая и единственная весть от него пришла сюда всего несколько недель назад в письме, которое отец Бартоломеу Лоуренсо написал перед отъездом по просьбе Балтазара, сообщалось в письме, что Балтазар Семь Солнц жив и скоро возвратится домой, ох, жестоки сердца у сыновей, сами живы, а своим молчанием заставляют стариков почитать себя мертвыми. Он так и не сказал, когда женился на Блимунде, во время солдатской службы или после, и что это за женитьба, как говорится, по закону брак или просто так, но старики либо забыли спросить, либо предпочли не выяснять, заметив вдруг, как необычна внешность молодой женщины, волосы рыжеватые, несправедливое слово, они цветом словно мед, а глаза светлые, зеленые, серые, голубые, когда луч света их озаряет, а то становятся они темными-претемными, цвета земли, цвета мутной воды, и чернеют, едва лишь тень их коснется, поэтому все помолчали, а потом настало время всем вступить в разговор. Отца я не помню, когда родилась, он уже умер, мать сослали в Анголу на восемь лет, прошло только два года, не знаю, жива ли она, вестей так и не было, Мы с Блимундой останемся в Мафре, я подышу дом, Искать незачем, здесь и четверым места хватит, случалось, тут больше народу живало, а за что же сослали вашу матушку, На нее донесли в Инквизицию, Отец, Блимунда не еврейка и не новая христианка, мать ее попала в Инквизицию, была брошена в тюрьму, а потом сослана, потому что, по словам ее, бывали ей виденья и откровения и слышались голоса, Любой женщине бывают виденья и откровения и голоса слышатся, мы все слышим их целыми днями, для этого не надобно быть ворожеей, Моя мать не была ворожеей, и я не ворожу, У тебя тоже бывают виденья, Только такие, какие бывают у любой женщины, матушка, Ты будешь мне дочерью, Да, матушка, Поклянись же, что ты не из евреев или новых христиан, Клянусь, отец, Раз так, добро пожаловать в дом семейства Семь Солнц, Ее уже прозвали Семь Лун, Кто же дал ей такое прозванье, Священник, что нас венчал, Коли священнику приходит в голову этакое, он в ризнице что белая ворона, и все засмеялись этой шутке, ведая одни больше, другие меньше. Блимунда поглядела на Балтазара, и во взгляде друг у друга оба прочли одно и то же воспоминание, разобранная пассарола лежит на полу, отец Бартоломеу Лоуренсо выезжает из усадьбы на муле, он держит путь в Голландию. Повисла в воздухе ложь, что нет, мол, у Блимунды новохристианской примеси, если только считать это ложью, ведь мы знаем, как мало значат подобные вещи для этой пары, для спасения более важных истин порою жертвуешь менее важными.
Отец сказал, Продал я землю, что была у нас в Веле, и не скажешь, что продешевил, тринадцать тысяч пятьсот реалов, а все-таки без нее трудно нам придется, Так почему же вы продали ее, отец, Сам король пожелал купить, и мою, и прочие, Зачем же понадобились королю эти земли, По его повеленью будет строиться там мужской монастырь, разве не слыхал ты об этом в Лиссабоне, Нет, сеньор отец, не слыхал, Сказывал здешний викарий, король такой обет дал, если дитя у него родится, кто теперь сможет зарабатывать хорошие деньги, так это зять твой, каменщики теперь понадобятся. Поели они фасоли с капустой, причем женщины не за столом ели, а стоя в сторонке, и Жуан-Франсиско Семь Солнц спустился в погреб, принес шмат сала, разрезал на четыре части, положил каждую на кус хлеба и раздал всем. Поглядел пристально на Блимунду, но она приняла свою долю и стала спокойно есть. Не еврейка она, подумал свекор. Мария-Марта тоже поглядела на нее с тревогой, потом перевела глаза на мужа, взгляд был строгий, словно она порицала его за хитрость. Блимунда доела хлеб с салом и улыбнулась, не догадывался Жуан-Франсиско, что съела бы она сало, даже если бы была еврейкой, истина, которую надо ей беречь, не в том.
Балтазар сказал, Должен я подыскать себе работу, и Блимунда тоже будет работать, не можем же мы сидеть у вас на хлебах, Блимунде спешить некуда, пускай дома посидит, хочу узнать поближе мою новую дочку, Будь по-вашему, матушка, но я должен подыскать себе работу, С одною-то рукой на какую ты работу годишься, У меня крюк есть, отец, он хорошее подспорье, когда привыкнешь, Так-то оно так, но вскапывать землю ты не можешь, жать не можешь, дрова рубить не можешь, За скотиной могу смотреть, Да, это верно, А еще могу стать возчиком, вожжи могу крюком удерживать, а правая рука сделает все остальное, Очень мне радостно, сын, что ты вернулся, Мне уже давно пора было вернуться, отец.
В ту ночь приснилось Балтазару, что вспахивает он на воловьей упряжке весь холм Вела, а за ним идет Блимунда, втыкает в пашню птичьи перья, вдруг перья зашевелились, словно вот-вот взлетят и земля с ними вместе, но тут появился отец Бартоломеу Лоуренсо с рисунком в руке, указывая на ошибку, которую они допустили, придется начинать с самого начала, и земля снова оказалась невозделанной, Блимунда сидела на земле и говорила ему, Ложись со мною, я уже вкусила хлеба. Стояла глухая ночь, Балтазар проснулся, притянул к себе спящую, от нее веяло загадочной теплой свежестью, она прошептала его имя, он произнес ее имя, они лежали в кухне на двух сложенных вместе одеялах, и бесшумно, чтобы не разбудить родителей, спавших за стеной, они отдались друг другу.
На другой день пришли отпраздновать возвращение Балтазара и появление новой родственницы Инес-Антония, сестра Балтазара, и муж ее, оказывается, звать его Алваро-Дього. Они привели сыновей, одному четыре года, другому два, вырастить удастся только старшего, не пройдет и трех месяцев, как меньшого унесет оспа. Но Бог, или кто иной там на небе, что ведает сроками жизней, с величайшей справедливостью блюдет равновесие между богатыми и бедными и в случае необходимости даже из королевской семьи берет тех, кого положит на чашу весов, и вот доказательство, в возмещение смерти этого ребенка умрет инфант дон Педро, когда доживет до того же возраста, и поскольку во исполнение Божьей воли причиною смерти может быть все что угодно, то наследник португальской короны умрет оттого, что его отнимут от груди, такое случается лишь с инфантами, они хрупки здоровьем, ведь сын Инес-Антонии в том же возрасте уже ел и хлеб, и все, что дадут. Поскольку счет равный, до похорон Господу дела нет, а потому в Мафре просто-напросто похоронили ангелочка, случай нередкий, но в Лиссабоне не могли ограничиться этим, там похороны были воистину пышные, гробик инфанта вынесли из его покоев государственные советники, сзади следовала вся знать, шел и сам король, и братья его, и король шел, может статься, из отцовской скорби, но еще, и это существеннее, потому, что покойный был наследник трона, этикет обязывает, они вышли во двор часовни, все в шляпах, а когда гроб возложили на катафалк, чтобы препроводить дальше, король-отец снял шляпу и, постояв с непокрытой головой, снова надел шляпу и вернулся во дворец, такова бесчеловечность этикета. Инфант сиротливо продолжал путь к церкви Сан-Висенте-ди-Фора в сопровождении блестящей свиты, но без отца и матери, впереди шествовал кардинал, за ним жезлоносцы верхами, придворные сановники и титулованные особы, затем шли священники и певчие, но каноников не было, каноники ждали тело в церкви с горящими факелами в руках, а сзади выстроились в две шеренги гвардейцы во главе со своими офицерами, вот и появился гроб, накрытый богатейшею ярко-алой тканью, и такою же тканью убран катафалк, за гробом идет старый герцог ди Кадавал, ибо он главный мажордом королевы, и если у королевы сердце матери, она сейчас, наверное, оплакивает своего сына, а маркиз дас Минас, ее главный стремянный, тоже идет за гробом, как говорится, о любви пролитые слезы глаголят, а не титулы тех, кто служит монархине, и все эти покровы, а также сбруи и попоны мулов останутся клиру, таков старинный обычай, а за пользование мулами, также принадлежащими упомянутому клиру, было уплачено двенадцать тысяч реалов, что ж, такса как такса, дивиться нечему, мулы обходятся дороже людей, хотя и среди людей найдутся мулы, и наемные, и все сие, вместе взятое, говорит о пышности, важности события и торжественности, на улицах, по которым движется траурный кортеж, стоят рядами солдаты и монахи всех орденов без исключения, не говоря уж о нищенствующих, каковые суть хозяева дома, где упокоится ребенок, умерший оттого, что отняли его от груди, и нищенствующие монахи вполне заслуживают сей привилегии, как заслужили монастырь, что будет строиться в Мафре, где меньше года назад похоронили ребеночка, имя которого осталось неизвестным, но за этим гробиком шла вся семья, и отец с матерью, и дед с бабкою, и дядюшка с тетушкой, и прочая родня, когда инфант дон Педро узнает в раю обо всем этом, он очень огорчится.
