— Люди склонны видеть в них романтических кочевников, — заметила Мара. — На самом деле их следует пожалеть.
— И да и нет. Они находят себе занятия. Разводят, продают, дрессируют лошадей, работают жестянщиками. Их презирают и часто убивают, вечно травят, гонят все дальше и дальше. В конце концов они стали заниматься по преимуществу воровством и проституцией, похищением детей — им надо как-то жить. Но они сохранили страстную любовь к жизни, музыке, пению и танцам, свободно выражающим эту любовь. Они прожили в Европе около восьмисот лет, в Западной Европе — последние пятьсот лет. Здесь на них смотрят как на язычников: они мало затронуты христианской религией. Их называли возлюбленными Луны и лесниками Дианы, их сжигали на кострах как еретиков. У них никогда не было своего дома. Теперь они больше не хотят его иметь. Поэтому они более свободны, чем вы или я.
— Вы им сочувствуете.
— В моей стране цыгане жили с тех пор, как она зовется Рутенией. — Он улыбнулся, и его лицо потеплело. — Кроме того, мой прадед был русским графом, его называли Золотым Волком. Потом этот титул перешел к моему деду и отцу. Старый граф обожал драки, выпивку и цыганских женщин. Он женился на дочери короля Рутении. Она была холодной женщиной, и ходят слухи, что он тайком пронес в детскую своего сына от любовницы-цыганки, чтобы тот стал его наследником и будущим королем.
— Значит, вы ощущаете родство?
— Особенно когда бремя наследника королевства становится слишком тяжким.
— Вам хотелось бы забыть о долге и стать бродягой?
— А почему бы и нет? Кому через сто лет будет интересно, чем я занимаюсь сейчас?
— Возможно, вашим детям.
— Этим отвратительным соплякам, недоумкам, все сокрушающим на своем пути? Я слишком хорошо помню свое собственное детство и не стану о них печалиться. Они этого не заслуживают.
Его сыновья будут сильными и гордыми, его дочери — прелестными ангелочками с золотыми кудрями и нежными, застенчивыми улыбками. В этот вечерний час они будут приходить к отцу в длинных белых ночных рубашках, чтобы он поцеловал их на ночь. Мара с трудом изгнала из воображения эту картину. Внезапно ее охватил старый страх, не посещавший ее годами: боязнь того, что она могла унаследовать от матери дар ясновидения.
«Связь с Рутенией ничего не принесет, кроме горя». Неужели слова матери были пророческими? Это воспоминание она тоже прогнала.
— У вас есть обязательства, — тихо сказала она. — Вы наследный принц, нравится вам это или нет. Вам приходится делать некоторые вещи… нам всем приходится что-то делать.
— Прискорбно, но это правда.
В камине раскололось полено, языки пламени метнулись вверх. Сквозняк прошел по комнате, захлопал гобеленами на стене. За окном ветер завывал под карнизами крыши, гремел водосточными трубами. В доме было тихо; слуги уже легли спать или сидели в теплой кухне. В пустых коридорах за стенами комнаты, казалось, звенела тишина.
Какой-то инстинкт толкнул Мару взять красное яблоко из вазы с фруктами. Рядом с вазой лежал фруктовый нож, она взяла его свободной рукой.
— Хотите разделить со мной яблоко?
Родерик пристально смотрел на нее, на яблоко у нее в руке — оно было почти такого же насыщенно-красного цвета, как ее платье, — на нежный изгиб щек и лежащие на них темные тени от длинных ресниц. Белизна ее кожи, строгий прямой пробор, разделяющий надвое ее черные волосы, вызвали у него неожиданно острое чувство нежности. Ему хотелось забрать у нее нож, пока она не порезалась, заставить ее взглянуть на него открыто, без уклончивости, которую он всегда в ней ощущал. Он заговорил, не думая, и сказанное в точности отражало его мысли.
— У цыган девушка, выбирающая себе возлюбленного, бросает ему яблоко. Оно символизирует сердце.
Яблоко словно само собой вылетело из рук Мары. У нее не было сознательного намерения бросить его принцу, но только что она держала яблоко в руке, а в следующий момент яблоко оказалось у него. Его пальцы обхватили плод, стиснули его. В ярко горящем взоре принца появилось настороженное, выжидательное выражение.
— Значит, завтрашний день настал? — тихо спросил он.
Мара встретила его взгляд. Ее серые глаза округлились, словно она никак не могла опомниться от изумления собственной дерзостью, в них вспыхнул огонек какого-то странного волнения. Бледные щеки окрасились нежно-розовым румянцем.
— Завтрашний день?
— Был у нас такой разговор. Вы дали мне обещание.
— Я… я не помню.
— А я помню.
Он подошел к ней, держа яблоко в одной руке, а другой потянулся за ножом. Стремительным движением он разрезал плод надвое и передал ей одну половинку.
— Я — пища твоя, а ты — моя. Вместе мы пир.
Эти странные слова прозвучали как заклинание. Мара медленно поднесла яблоко ко рту, откусила кусочек. Принц тоже откусил от своей половины, а остальное отложил в сторону. Потом он взял ее за руку, поднял и заключил в объятия. Она покорилась охотно, легко, у нее даже голова закружилась от облегчения, потому что долгое ожидание наконец-то закончилось, хотя решительность и недвусмысленность намерений принца немного пугала ее. Она судорожно сглотнула.
Родерик провел губами по ее губам, и это легкое, нежное прикосновение обожгло ее. Хотя он держал ее не крепко, Мара чувствовала круглые, выпуклые пуговицы его мундира, мощный стук его сердца отдавался у нее в груди. Давление его сильных бедер ощущалось даже сквозь многочисленные складки платья. Желание придвинуться ближе, прижаться к нему боролось в ее груди с инстинктивным стремлением отпрянуть, пока еще не поздно. Мара не сделала ни того, ни другого. Она просто стояла неподвижно.
Ее губы раскрылись сами собой, она обвила руками его шею, наслаждаясь его теплом и даже прикосновением грубоватой ткани мундира. От него пахло мылом, свежей крахмальной рубашкой и его собственным неповторимым мужским запахом. У него на губах она ощутила головокружительно сладкий вкус вина, кофе и яблока. Кончиком языка он исследовал ее губы, их чувствительные и влажные уголки.
Неторопливо, уверенно он сжал объятия. Его поцелуй стал крепче, требовательнее. Своим языком он коснулся ее языка, и Мара приняла эту ласку, ответила на нее, чувствуя, как по всему телу разливается горячая волна чувственного наслаждения. Никогда раньше она не знала подобных ощущений. Ее потрясло, что она может черпать удовольствие в этом вынужденном обольщении, но все происходящее казалось ей подарком, наградой за терпение.
Его губы обожгли ей щеку. Он нашел нежную ямочку чуть ниже ее уха и лизнул ее языком, заставив Мару задрожать. Она погрузила пальцы в короткие золотистые завитки у него на затылке. Ее дыхание стало частым и неглубоким, кровь стремительно бежала по жилам, заливая все тело жаром. Восхитительная истома охватила ее.
