Элинор с любопытством разглядывала мистера Нили, похожего во сне на ребенка. Она проговорила:
— Значит, вы подкупили его куртизанкой, чтобы получить дополнительные голоса?
Дэвид поморщился и проворчал:
— Подкуп — такое мерзкое слово…
— Но она права, — возразил Харт. — Это был подкуп, Эл, чистейший подкуп. И что же с того?
Харт встретил ее взгляд не моргая. Он точно знал, что сделал, и он всегда тщательно взвешивал последствия своих поступков. В данном же случае последствия состояли в том, что он привлек на свою сторону мистера Нили, человека очень ему нужного.
— Ты просто ужасный… — пробормотала Элинор.
— Да, верно. И что же?
Харт был полон решимости одержать на выборах победу, как бы она ни выглядела со стороны, — Элинор поняла это по выражению его глаз.
Снова взглянув на мистера Нили, она спросила:
— Его поддержка очень важна?
— Да, очень. Это еще двадцать мест в мою пользу.
— А тебе нужно как можно больше сторонников, да?
Дэвид издал тихий смешок, а Харт утвердительно кивнул.
— Да, именно так.
Элинор вздохнула.
— Ну… тогда ладно. Будем надеяться, что тысяча гиней отдана не зря.
Герцог вышел из экипажа на Гросвенор-сквер, велев Дэвиду отвезти Нили домой и уложить в постель.
Харту ужасно хотелось немедленно затащить Элинор в дом, и он сказал ей, что хочет поговорить с ней у себя в кабинете. Но у нее ушло довольно много времени на то, чтобы выбраться из экипажа и извлечь из него все свои свертки. А Дэвид с идиотской улыбкой помогал ей; он все еще любил ее.
Потом Элинор проинструктировала Мейгдлин и Франклина, как следует нести свертки в ее комнату, и только после этого направилась к лестнице. Тем не менее она пришла в кабинет первая, так как герцога задержал Уилфред, попросив его подписать кое-какие бумаги.
Когда же Харт наконец вошел в кабинет, он обнаружил Элинор перед открытыми дверцами полированного шкафчика в стиле королевы Анны — она разглядывала помещенный туда холст. Харт подошел к ней сзади и закрыл дверцы, пряча портрет отца.
— Я ведь его запер, — проворчал герцог.
— Знаю. Я нашла ключ в столе.
Харт запер шкаф, подошел к столу и положил ключ на место.
— Я держу ключ здесь, потому что не хочу, чтобы шкаф открывали.
Элинор пожала плечами.
— Но мне стало любопытно…
— Эл, так что же заставило тебя отправиться к дому миссис Уитейкер?
— Зачем ты его хранишь? — Элинор наконец-то сняла свою шляпку-таблетку с вуалью, и на Харта пристально взглянули ее ярко-голубые глаза.
— Храню что? — проворчал он.
— Портрет своего ужасного отца. Почему не сожжешь?
— Его написал Эдуар Мане. Этот портрет имеет большую художественную ценность.
— Месье Мане был одним из учителей Мака, да? — Харт рассказывал ей эту историю давным-давно.
Когда старый герцог снизошел до того, чтобы заказать свой портрет во время пребывания в Париже, Мак познакомился с Мане и сбежал из дома, чтобы брать у него уроки живописи.
— Мак мог бы написать для тебя что-нибудь не менее ценное, — продолжала Элинор. — А эта картина… Избавься от нее.
Харту нравилась ее прямолинейность. Портрет отца раздражал и его, но он по какой-то причине его хранил, возможно, верил, что благодаря этому портрету отец увидит, что он, Харт, уже не тот робкий юноша, каким был когда-то. Харт хотел, чтобы старый герцог видел, что он превзошел его и стал весьма влиятельным человеком. «Ты избивал меня так, что я временами не мог стоять, но я все же победил тебя, ублюдок», — мысленно обращался к портрету Харт.
Элинор же лишь взглянула на картину и сказала: «Избавься от нее».
— Я держу портрет в шкафу под замком, чтобы не видеть, — объяснил Харт. — А мои праправнуки когда-нибудь смогут выгодно продать его.
— Мне неприятна сама мысль, что он здесь, что он преследует тебя.
— Вовсе не преследует. И вообще, лучше расскажи, зачем ты ездила к дому миссис Уитейкер.
Элинор молча прошлась по комнате, затем проговорила:
— Я подумала, что, она, возможно, имеет какое-то отношение к снимкам. И я решила, что ты заплатил ей, чтобы не шантажировала. Ведь тысяча гиней — это целое состояние!
Харт внимательно посмотрел на Элинор, но не увидел в ее глазах ничего, кроме любопытства. Ни злости, ни ревности. С другой же стороны, гнев Элинор, когда она узнала о миссис Палмер, был порожден вовсе не ревностью, во всяком случае — не одной только ревностью.
— Я отправил Нили к миссис Уитейкер, потому что знал: с таким человеком она справится.
Элинор едва заметно нахмурилась.
— «С таким человеком?» С каким именно?
— Видишь ли, этот Нили — несветский человек, но притворяется светским. Такие люди становятся совершенно неуправляемыми, когда позволяют себе сорваться с цепи.
— И терпеть его пришлось, очевидно, мистеру Флемингу. Миссис Уитейкер ничего не имела против такой услуги?
— Я же заплатил ей тысячу гиней. Естественно, она не возражала.
— А миссис Уитейкер имеет какое-то образование? Где она училась?
Терпению Харта пришел конец.
— Откуда мне знать, черт подери!
— Я спрашиваю потому, что та записка, что лежала в конверте вместе с фото, была написана с орфографическими ошибками, что указывает скорее на служанку. И если миссис Уитейкер происходит из бедной семьи, то, возможно, она не умеет правильно писать, несмотря на свой большой дом и богатые меха. Так кто же ее родители?
— Не знаю!
— Господи, как же ты любишь орать. Я пытаюсь решить твою проблему, Харт, и небольшая помощь была бы мне очень кстати. Эта миссис Уитейкер вполне могла знать миссис Палмер, и та могла дать ей часть фотографий. Миссис Уитейкер и миссис Палмер дружили?
— Дружили?.. Господи, нет! У Анджелины не было друзей.
— И все же тебе придется поинтересоваться у миссис Уитейкер, на самом ли деле ей ничего не известно о снимках. Только спрашивать нужно осторожно, понимаешь? Полагаю, у тебя получится…
Элинор о чем-то задумалась и поднесла палец к губам. А Харту вдруг ужасно захотелось впиться в эти губы поцелуем. Впрочем, нет — сначала он приблизится к ней, расстегнет ее безобразное платье и стащит его с нее. А уж потом, расшнуровывая корсет, будет с наслаждением целовать…
Тут Элинор вдруг сделала глубокий вдох, и ее грудь под наглухо застегнутым лифом приподнялась.
— Харт, возможно, я…
— Нет!
Глаза Элинор расширились.
— Но ты же не знаешь, что я собиралась предложить.
— Нет, ты больше не пойдешь к дому миссис Уитейкер и не станешь вступать с ней в разговор. И в дом в Хай-Холборне тоже не вернешься.
