Сколько раз подобные истории обсуждались в дортуарах Екатерининского шёпотом и полунамёками. Все воспитанницы, да и она в их числе, осуждали подобные связи, но было в этом греховном и порочном, что-то запретное притягательное, что-то, что называли словом «страсть», произнося его тихим шёпотом, ощущая при этом странное волнение: смесь страха и восторга одновременно.
О многом думала Вера, только о будущем своём размышлять боялась и гнала от себя эти мысли, хоть и понимала, что уже поутру окажется за воротами усадьбы без средств, без рекомендаций, без всякой надежды на то, что княгиня Уварова переменит своё решение. А ещё есть Аннет. Как она сможет смотреть в глаза своей воспитаннице после того, как маменька княжны будет говорить о ней всевозможные гадости? А в том, что все именно так и будет, Вера нисколько не сомневалась. Ольга Михайловна не станет хранить в тайне ночное происшествие, и уже завтра о теперь уже бывшей гувернантке Уваровых станут судить как об особе аморальной и безнравственной. О ней станут говорить, как и о неизвестной ей Катиш с презрением, с выражением брезгливости на лицах.
Керосин в лампе закончился, и она погасла, погрузив комнату во мрак. Вера поднялась с кресла и доплелась до разобранной постели.
Утро выдалось пасмурным, как и настроение Веры. Небо нахмурилось низкими серыми тучами, ветер будто сорвался с цепи и нещадно трепал кроны парковых деревьев, срывая первые пожелтевшие листья, швыряя их на ухоженные дорожки и аллеи.
В двери робко поскреблась Дуняша и, дождавшись позволения войти, проскользнула в комнату.
- Барышня, вас в малой гостиной ожидают, - отвела глаза горничная.
- Ступай, - вздохнула Вера, поправляя перед зеркалом аккуратный пучок, в который собрала свои кудри.
Одёрнув юбку, девушка подняла с пола собранный накануне саквояж и шагнула за дверь. Все семейство Уваровых собралось в комнате. Едва Вера ступила на порог, Ольга Михайловна вскочила с дивана и загородила собой Аннет.
- Mademoiselle, я требую, чтобы вы немедля покинули поместье, - заговорила она.
Вера перевела взгляд на князя, но Николай Васильевич отвернулся. Старуха Уварова опустила голову. Казалось, что она дремлет в кресле и не воспринимает происходящее.
- Могу я получить расчёт? – обратилась Вера к Уварову.
- Разумеется, - отозвался князь и, достав из кармана небольшую стопку ассигнаций, аккуратно положил их на стол.
Взяв в руки деньги, Вера пересчитала купюры, и оставив себе ровно столько сколько ей причиталось за службу, остальные положила обратно. Ольга хотела было что-то сказать, но Вера жестом остановила её. Терять было ровным счётом нечего.
- Что ж, позвольте откланяться. Дай вам Бог, Ольга Михайловна, дабы вы никогда не пожалели о содеянном, - повернулась она.
- Когда устроитесь, сообщите ваш адрес, - остановил её Уваров. – Я распоряжусь, чтобы ваши вещи, что остались в усадьбе, вам переслали.
- Благодарю, - вздохнула Вера и, ступив за порог, вздрогнула, когда дверь за её спиной с глухим стуком закрылась.
Достигнув конца подъездной аллеи, она поинтересовалась у привратника, где находится почтовая станция и, получив ответ, медленно побрела в указанном направлении. Никто не предложил ей воспользоваться коляской, дабы добраться до станции, а самой просить о такой малости не позволила гордость.
Ветер трепал выбившиеся из причёски кудри, рвал юбку, затруднял движение. Казалось, что с каждой минутой саквояж становится все тяжелее, вскоре заныла рука. Первые капли дождя упали в дорожную пыль, вынуждая ускорить шаг, но до станции оставалось не менее трёх вёрст. Дождь усиливался каждое мгновение и вскоре косые струи вовсю хлестали с небес, не щадя одинокую путницу на дороге. Слёзы мешались с дождевыми каплями на лице, застилая взгляд, но девушка продолжала упрямо двигаться вперёд. «Ещё немного, - уговаривала она себя, - всего самую малость». Дорога раскисла, и грязь налипла на её лёгкие ботиночки. Вытаскивать ноги из грязной жижи, в которую превратился довольно укатанный просёлок, становилось все труднее. Наконец, впереди в мутной пелене дождя показалась почтовая станция. Закусив губу, Вера тащила саквояж уже двумя руками, молясь только об одном, чтобы не поскользнуться и не рухнуть прямо в грязную, наполненную мутной водой колею.
Она насилу добралась до крыльца и, спрятавшись под козырьком, бросила на пол, ставший ненавистным саквояж. Отдышавшись, девушка взялась за дверную ручку и нерешительно ступила в помещение. Вода стекала с её одежды на давно не мытый пол, ботинки оставляли за собой комья грязи, вызвав на лице служащего у конторки брезгливую гримасу.
- Чего хотели, барышня? – нелюбезно бросил он посетительнице.
- Мне бы в Петербург, - вытирая с лица воду, сбегавшую с мокрых волос, отозвалась Вера.
- Опоздали вы, - хмуро бросил служащий. – Завтра только следующий дилижанс пойдёт.
- Как завтра? – ахнула девушка.
- Вот так, завтра, - пожал плечами станционный смотритель.
- А комнату у вас нанять снять можно? – поинтересовалась девушка.
Оглядев её с головы до ног сальным взглядом, служащий хмыкнул.
- А платить чем будете? – осведомился он.
- Деньгами, - огрызнулась Вера.
Молодец вышел из-за конторки и, обойдя её кругом, назвал цену, явно завышенную.
- Вы шутите?! – вырвалось у Веры.
Ежели заплатить за комнату, то тех денег, что у неё останется вряд ли хватит, чтобы добраться до Никольска.
- Не нравится, ступайте, - пожал плечами служащий, указав рукой на дверь.
Подхватив саквояж, Вера решительно зашагала к двери, но выйдя на крыльцо остановилась. Дождь лил сплошным потоком. Судорожно вздохнув, девушка нырнула под холодные струи и вышла за ворота. «Finita la commedia», - вздохнула она. Некуда более идти.
Мимо неё, обдав грязью подол её и без того пострадавшей юбки, промчалась коляска, но не проехав и десяти саженей остановилась.
Бахметьев, невзирая на ливень, спрыгнул с подножки и устремился к ней.
- Вера Николавна, Бог мой, вы совсем промокли, - остановился он перед ней.
Вода стекала с козырька его фуражки, мундир стремительно намокал.
- Ступайте, Георгий Алексеевич, не то тоже вымокнете, - отвернулась Верочка.
- Вы не дали мне ответа, - поймав двумя пальцами её подбородок, заглянул в голубые глаза Бахметьев.
- За ночь ничего не переменилось, - убрала его руку Вера.
- Упрямица, - выдохнул Бахметьев и легко точно пёрышко, подхватив её на руки, зашагал к коляске.
- Мой саквояж! – попыталась вывернуться Вера.
- Только если в нем миллион ассигнациями, - усмехнулся граф.
