Он встал, удивленный. В его глазах она превращалась в настоящую правительницу.
— А потом? — спросил он.
— А потом построила бы я большую лечебницу.
— Прекрасно, Эль Хюррем! А потом?
— А потом караван-сарай для путешественников и иностранцев…
Последнее слово она произнесла почти неслышно. Но тем глубже вошло оно в душу великого султана. Он был впечатлен.
— У тебя не только большой ум, но и очень доброе сердце, раз ты не забываешь людей страны, из которой сама ты происходишь. И что бы ты построила потом? Казна султана этим строительством пока еще не была бы сильно истощена, — добавил он с веселым взглядом.
— Дальше я построила бы большую баню, ибо не могу смотреть на грязных людей.
— Твоя душа прекрасна в каждой своей грани, моя дорогая, — сказал Сулейман. — Строй дальше! Тебе стоит отдать всю казну, ибо ты думаешь об обязанностях султана. — Еще я построила бы множество школ… — Прекрасно! Что еще?
— И очень большую библиотеку…
— Прекрасно! Я ожидал, что ты это скажешь… Но скажи, на что ты потратила бы самые большие средства?
Она подумала и ответила:
— Об этом я еще не сказала.
— Да? — спросил он заинтересованно. — Так на что же? — Он думал, что она скажет про новую величественную мечеть. Но сразу же понял, что она христианка и не скажет этого.
— А больше всего я бы потратила на самых несчастных.
— Справедливо. Но кто они?
— Те, что должны жить в домах для умалишенных…
Молодой Сулейман нежно привлек ее к себе и шел, будто ослепленный, потому, что глаза его пылали. Его ослепили не белые цветы в жасминовой аллее, не серебряный лунный свет, а мечты молодой Мисафир… Да. Это были мечты султанши.
Такой любовной беседы у него еще не было. Он перебрал в воспоминаниях все свои разговоры с женщинами.
Какими же пустыми они были в сравнении с этой!..
В его душе была какая-то большая, безграничная ясность. На небе поодиночке сгорали звезды. Его самого что-то возносило к звездам. Высоко-высоко.
Она заметила это и сказала:
— Бог рассеял звезды по небу, как хлебороб рассеивает зерно на пашне.
— И одну, видимо забывшись, он заронил и в моем саду, — сказал молодой султан.
Она покраснела от удовольствия, но даже не подняла глаз на него. Ей было так хорошо с ним, что она не хотела прерывать эти счастливые моменты просьбами дозволения о выезде на Афон, хотя и думала об этом все время.
Но и он думал об этом. Думал уже не так, как того желал бы старый мудрый Мухиддин Сирек.
Мысль, которую отточила любовь, начала сравнивать два решения: пустить или не пустить ее на Афон? Она стрелкой компаса склонялась к желанию Роксоланы. Теперь он уже рассуждал только для того, чтобы оправдать себя.
И как не оправдать? Что значит одна поездка одной женщины в какой-то из монастырей неверных, раз речь идет об обладании такой женщиной! Ведь на нее во всем можно положиться! «Такую жемчужину Аллах не бросает дважды на дорогу жизни человека!» — подумал он.
Он стоял, будто сбрасывая с себя установление предков и старинный запрет царей Царьграда, наследие которых принял его род. А она, размечтавшись, шла дальше в лунном свете, заливавшем жасминовую аллею.
Он смотрел ей вслед. В ее глазах была вся его жизнь. Он смотрел на то, как легко и плавно она покачивается, создавая для него музыку без звуков, негу без касания, краской без цвета, жизнью без воздуха. Дыхание сперло, но это было приятно, будто его обволакивала вода.
Тут ему показалось, что где-то он уже видел такую походку. Он пробежался по своим воспоминаниям и нашел. Да… Такой же была походка и у королевской тигрицы, что ходила в большой клетке в Арсланхане. Ходила как прирожденная королева, хотя находилась в неволе.
Он решился. Не знал только, как начать.
Он прибавил шаг, но шел так тихо, что казалось, он боится прервать ее мысли.
А она тоже думала. И тоже боялась. Только чего-то совершенно иного… Боялась, что он не вспомнит их первого разговора.
Для ее девичьей гордости все равно было, возьмет ли он ее в жены или нет. Она боялась только одного — не слишком ли дерзко она просила у него… Она не могла закончить мысль. Настолько сильно устыдилась. Вспомнилась мать. Как бы она посмотрела на любую, если бы она выпрашивала у мужчины имущество! Да еще и при первой же беседе!.. Господи!..
Ни за какие сокровища мира не открыла бы она свои мысли!
Она зарделась как красный цветок среди жасмина.
— Что с тобой, Хюррем? — спросил султан. В его голосе сильнее чем прежде чувствовалась любовь к ней, забота. В эту минуту ей вспомнилось еще одно неосторожное слово из первой беседы и его ответ. Кровь ударила ей в голову так, что она оглянулась, чтобы найти место и сесть.
Обеспокоенный Сулейман отвел ее к ближайшей беседке.
— Что с тобой, Хюррем? — спросил он снова. Но об этом она бы уже никому и никогда не сказала. Едва ли она смогла бы сама себе повторить то, что сказала тогда:
— Разве мне не будет так же тяжело с каждой из твоих жен?
«Как же я могла сказать такое?» — думала она наклонив головку и потупив взор. «Ведь он мог подумать, что я отдаю ему руку и сердце. И подумал, раз дал такой ответ». Она не понимала, как сказать нечто подобное, хотя хорошо знала обычаи мусульман в женитьбе и сватовстве.
От стыда ей захотелось провалиться сквозь землю.
— Что с тобой, Хюррем? — спросил султан.
Вдруг она решилась сказать, воспротивиться! Слишком тяжело ей было от этого воспоминания. Понемногу, будто ища слова и интонацию, нежную, как след птички на снегу, она начала:
— Я думаю (она спрятала лицо в ладони), не надоела ли я… тебе?
— Ты?! Мне?!
Он встал и, смеясь, добавил:
— Но я еще ни разу не встречал такой гордой женщины или девушки. Никогда!
Она поняла, что сильная любовь заслонила в его душе воспоминания о первой любви, словно золотой мед покрыл соты.
— Ты и правда об этом думала, Хюррем? — спросил он нежно. — Или, может, ты думала о том, чтобы посетить своего Бога? — сказал он, решившись. Это было так же неожиданно, как и ее слова, прозвучавшие минутой ранее.
Она удивленно смотрела на него. Откуда он знал, что делалось в ее душе?
Он не хотел, чтобы она начала отпираться, потому, что чувствовал, что тогда он не сможет объяснить ей, что согласен на это. Не дожидаясь ответа, он продолжил:
— Иди куда хочешь и когда захочешь! Хотя бы и завтра! Пусть даже и туда, куда я закрыл дорогу для женщин! — Последние слова он практически выдавил из себя. — Только возвращайся! — добавил он мягче.
Она поняла, что ему известно, куда ей хочется поехать. Откуда? Это не было интересно для нее. Может, тот отступник сообщил.
