— А Диана?
— Как обычно поступает твоя сестра в подобных случаях? И на этот раз она заливалась слезами в истерике и говорила, что скорее закончит жизнь в монастыре, чем выйдет замуж за такого грубого и бессердечного мужчину, который не уважает в ней даже ее благородное происхождение.
У Нинианы невольно появилась улыбка в уголках рта. Ей были знакомы истерические вспышки сверхчувствительной сестры, которые нормального человека сначала поражают, а потом раздражают. Только она и Паулина могли выдерживать их мощные разряды. Тем не менее, чтобы помучить себя, она спросила:
— Вызвали ли слезы Дианы у него сочувствие?
— Скорее скуку, — возразила Паулина. — Чем раньше состоится свадьба, тем будет лучше. Боюсь, что первоначальная притягательность твоей сестры постепенно утрачивает силу.
Ниниана невольно ощутила чувство детской гордости. Возможно ли, что в такой перемене виновата именно она? Что любовь к ней в самом деле проникла в сердце барона? Хотя, даже если и проникла, что ей от того, кроме новых страданий? Какая польза в превосходстве над сестрой, если в конце концов та наденет обручальное кольцо?
Дворянин не может так просто нарушить договор, заключенный с отцом невесты. Дело его чести — сдержать свое слово. И пусть Диану сколько угодно пугают сила и энергия Мариво, которые так привлекают старшую сестру, она тоже связана договором.
Обе они — пленницы старинного кодекса чести, от которого может освободить только король. Однако у него наверняка есть более важные дела, чем участие в личной жизни красивой дочери казненного мятежника. Какая несправедливость судьбы, что им нельзя поменяться ролями. Но стал бы в противном случае барон де Мариво вообще жениться? Ни одним словом не упомянул он том, что помолвка, о которой она ему говорила, противоречит его желанию. Не является ли для него прошедшая ночь только забавным приключением?
От внимания Паулины не ускользнули противоречивые чувства, отразившиеся на лице Нинианы. Ничего не зная о событиях минувшей ночи, она с первого взгляда отметила изменения в облике своей подопечной.
— Мне кажется, что тебя с почестями приняли во дворце. Не расскажешь, как все произошло?
Она указала на роскошно обставленный кабинет.
— Потом, — сухо ответила Ниниана.
За это утро ей слишком многое уже пришлось объяснить. К тому же Паулину вряд ли устроит полуправда, которая устроила герцогиню де Шеврёз.
— Ты сказала, что Люсьен связался с тобой. Чего он хочет?
— Твоей помощи, — повторила старая няня. — Я до смерти испугалась, когда он появился в саду среди кустов и потащил меня в ужасный лабиринт из колючей изгороди. Какое безумие получать удовольствие, блуждая по собственному саду среди искусственных стен! Кому подобное пришло в голову?
— Паулина, что говорил Люсьен? — вернула Ниниана горничную к теме разговора. Она знала склонности Паулины к второстепенным деталям. Сейчас для этого не было времени.
— Он, как ни странно, вдруг обрадовался, что ты отвергла его распоряжения. Ему нужен надежный человек, чтобы взять у него послание, которое сегодня ночью он может лишь передать, а не доставить лично.
Ниниана без труда сделала выводы.
— Послание? Ты имеешь в виду письмо?
— Да, он говорил о нем. Люсьен убежден, что девушка, пришедшая ночью к любимому, вызовет наименьшие подозрения. Ты единственная женщина, которую он считает способной на такую опасную авантюру! И просит тебя встретиться с ним за час до полуночи в саду дворца Орлеанских…
— Зачем эти прятки? Принц сбежал в Брюссель и, как говорят, женился на Маргарите Лотарингской. Кому теперь интересно происходящее в его парижском дворце?
Паулина неохотно пробормотала:
— Почему ты задаешь мне вопросы о таких непонятных вещах? Твой брат сказал, что сегодня ночью он ни в коем случае не должен покидать дворец, но в то же время не может рисковать, храня у себя важное письмо. Тебе нужно взять его и отдать даме, живущей во дворце, — мадемуазель д’Этанже. Она передаст его дальше, тому, для кого оно предназначено. Речь идет о его жизни, и только ты способна ему помочь. Сделаешь это?
Ниниана кивнула. Как типично для высокомерного братца, забыв собственные упреки, обратиться к ней за помощью. Он всегда был таким.
Для Паулины она добавила:
— Я обязана это сделать. Выбора у меня нет. Я должна оказать услугу королеве, даже если бы речь не шла о самолюбивой голове Люсьена де Камара.
Старая женщина усталым движением поправила складки на платье и вздохнула.
— Лучше бы мы оставались в Камара. Город пугает меня. Диана несчастна. Люсьен сидит в ловушке, а ты внезапно стала совсем другой. Неужели такова цена сытого брюха, красивой одежды и крыши над головой? Не нравится мне такая плата.
Ниниана удивленно подняла брови.
— Диана несчастна? Боже мой! Разве ты забыла ее нытье в Камара? Эта девушка и в раю нашла бы повод поплакаться. Приведи ее в чувство и объясни, что она должна быть счастлива, получив Мариво. Не хочу больше слышать ее жалоб! Она думает только о себе!
— Ты несправедлива к ней!
Темперамент Нинианы снова одержал верх. Слишком долго она сдерживала себя.
— Несправедлива, ну и что? Ко мне тоже были несправедливы. Разве я жаловалась Богу и всему миру? Нельзя съесть жареного поросенка, не заколов сначала живого!
Паулина в ужасе покачала головой и попыталась что-то прочесть на лице под высокой прической из каштановых волос. Такие грубые слова не подходили девушке, которую она вырастила.
— Ты так изменилась. Что происходит?
Ниниана опустила веки, чтобы спрятать боль в своих глазах.
— Ничего, Паулина! Просто я стала взрослой.
— Мужское платье?
Слова застряли у Жавель в горле. Она с изумлением уставилась на свою новую госпожу.
Ниниана спокойно подтвердила:
— Мужское платье! Все равно что: костюм пажа, стрелка из лука, лакея — любой, который найдешь, лишь бы он мне подошел. Нужны также соответствующая обувь и шляпа или капюшон. Кстати, чтобы тебе было понятно — ни слова никому о моей просьбе. Мадам де Шеврёз в курсе дела, можешь не тратить лишних усилий и не бежать к ней с докладом!
Густо покраснев, маленькая камеристка приняла к сведению, что Ниниана вовсе не такая уж простая и добродушная фрейлина, какой казалась поначалу. По поручению герцогини Жавель приходилось шпионить за некоторыми дамами, о которых высокие господа желали знать побольше, но ни одна из них до сих пор не замечала слежки.
— Поторопись! — скомандовала Ниниана.
