Отставив стакан с бренди, граф взял Олимпию за руку и привлек к себе. Он тихо засмеялся, когда она немного неуверенно, но весьма грациозно скользнула к нему в объятия. Именно это и требовалось – желание облегчило боль быстрее, чем любое спиртное. Олимпия возбуждала в нем страсть, в которой сгорали все мысли, кроме мыслей о ней. Он хотел ее, хотел, чтобы она завладела его телом и душой.
– Мне кажется, мы снова ведем себя абсолютно неразумно, – сказала она и обвила его шею руками, вместо того чтобы отсесть подальше, как советовал ей внутренний голос.
– Ты собираешься стать мудрой и сбежать отсюда?
– Думаю… нет.
Он поцеловал ее, и она забыла обо всем на свете. Обо всем, кроме вкуса его губ. И Олимпия понимала, что в такой момент не сможет отстранить его от себя. Брент не скрывал, что хотел ее, и его желание передалось ей. Она с готовностью отвечала на поцелуи, одновременно помогая ему избавиться от сюртука, жилета и шейного платка.
– В спальне – или здесь, на полу? – спросил Брент внезапно охрипшим голосом.
Олимпия заглянула в его глаза, ставшие почти черными, и поняла, что наступил момент решать. Однако ей казалось, он мог бы подвести ее к этому решению более деликатным образом.
– В спальне, – ответила она и ничуть не удивилась, что голос ее прозвучал так же хрипло.
Брент встал, затем помог подняться ей и взял за руки. Олимпия колебалась лишь секунду, ну, может, две, а потом повела его в свою спальню. Сердце ее бешено колотилось. Не от страха, а от предвкушения. Ей хотелось этого. Она желала его.
Войдя в спальню, Олимпия закрыла дверь у него за спиной. Она была готова признаться, что у нее есть сын, но Брент, начавший ее целовать, не дал сказать ни слова. Олимпия прижалась к нему, а он, не прекращая ее целовать, подвел ее к кровати. Когда же горячие длинные пальцы вновь прикоснулись к ней, она поняла, что он снимает с нее платье. Ей еще в жизни не выпадало случая предстать перед мужчиной обнаженной, и неожиданное чувство стыда грозило испортить все удовольствие, которое она испытывала в этот момент. Снимая платье, Брент слегка дотронулся до ее плеча, и это легкое прикосновение, как ни странно, успокоило ее, так что Олимпия отбросила все тревоги.
Брент страстно желал ее – это чувствовалось при каждом его прикосновении, в каждом его поцелуе, и его желание передалось ей, так что она не стыдилась, когда он с завидной сноровкой раздел ее полностью. С такой же быстротой она принялась раздевать его. И почти с такой же сноровкой. Даже момент неловкости, когда их телам пришлось разделиться, чтобы Брент стянул сапоги, не смог остудить их любовного пыла.
Когда же они предстали друг перед другом полностью обнаженными, Олимпия пришла в такой восторг при виде его мускулистого тела, что даже не поняла, как оказалась в постели. Она лежала на спине, а Брент наклонился над ней. У него была широкая мускулистая грудь с небольшим треугольником волос посередине. В паху же виднелось аккуратное гнездышко из волос, и возбужденная плоть, торчавшая оттуда, не вызвала у нее совершенно никакого страха.
Приложив ладони к его груди, Олимпия наслаждалась этим прикосновением и тут вдруг почти физически ощутила, как Брент разглядывал ее живот. А потом провел пальцем вдоль едва заметных полос на коже. Когда же он поднял на нее глаза, она увидела в них смущение. Нет-нет, не было ни раздражения, ни отвращения – только легкое смущение. И страх, который уже начал ею овладевать, тотчас прошел.
– Олимпия… – Он еще раз погладил каждую полоску, без сомнения сообразив, что это означало.
– Брент, давай поговорим об этом потом. – Ее рука скользнула вниз, к его возбужденной плоти. Неожиданное открытие – она, рожавшая женщина, по-прежнему была желанной для него – чрезвычайно ее воодушевило.
– Да, согласен. Потом будет самое время, – прохрипел Брент.
Он не знал, надолго ли ему хватит выдержки, чтобы не зарыться в нее очертя голову. Ему хотелось действовать медленно, хотелось ласкать ее роскошные груди с розовыми сосками, а потом, не торопясь, целуя и лаская, познакомиться со всеми выпуклостями и впадинками этого прекрасного тела. Однако его страсть разгоралась все жарче, и он не мог понять, что нужно сделать, чтобы хоть чуть-чуть остудить ее. То, как она упомянула про свой ранний брак, натолкнуло его на мысль, что это еще не вся правда. Но даже от того немногого, что он услышал, ему стало не по себе. Олимпия относилась к тем женщинам, которых нужно любить медленно, чтобы показать, что мужчину и женщину может соединять только искреннее, полное нежности желание. С каждым прикосновением ее рук, чувствуя, как она все крепче прижимается к нему, он прикладывал все больше усилий, чтобы не потерять самообладание.
Олимпия же была удивлена и встревожена тем, что Брент так действовал на нее. Она содрогалась от желания. Кровь с таким жаром мчалась по жилам, что ей даже стало удивительно, почему она до сих пор не залилась потом. Жар его тела проникал ей под кожу, а жесткие волосы у него на ногах щекотали ее и возбуждали. Когда же он лизнул ее сосок, Олимпия ахнула – казалось, ослепительная вспышка света пронзила ее насквозь. И с неистовым желанием, овладевшим ею, невозможно было бороться. Чтобы окончательно не потерять контроль над собой, она уже была готова оттолкнуть его. Этого было бы достаточно, чтобы слегка остыть, чтобы умерить страсть. Но тут Брент провел рукой по животу, потом сунул руку между ног – и ей расхотелось сопротивляться.
Расхотелось до того момента, когда он наконец решился взять ее. Это немного отрезвило Олимпию – ровно настолько, чтобы не прижиматься к нему в слепом желании. Давно пережитый ужас напомнил о себе. Она содрогнулась всем телом, но не позволила старым страхам заглушить вспыхнувшую страсть. Она мечтала об этом, всем телом желала этого. Только ее разум пытался воспротивиться тому, что происходило. Олимпия отказалась слушать внутренний голос, чтобы не лишиться шанса узнать, чем мужчина и женщина могли поделиться друг с другом.
Обхватив Брента ногами, она тихо ахнула, когда он вошел в нее. И почувствовала себя наполненной до краев, почувствовала, что полностью с ним слилась. Брент что-то говорил ей, целуя в шею, но, охваченная чудесными ощущениями, Олимпия не понимала его слов. Когда же он снова стал целовать ее, она окончательно перестала что-либо соображать.
Только когда все ее тело напряглось, а легкая боль внизу живота превратилась в почти невыносимую, – вот тогда Олимпия вновь смогла мыслить трезво. Хотя ей вовсе этого не хотелось – ей хотелось затеряться, утонуть в жаркой, умопомрачительной страсти, соединявшей их.
– Тихо, тихо… – прошептал Брент, прижимаясь губами к ее щеке. – Почувствуй себя свободной. Отпусти себя на волю. Воспари со мной, любимая.
