Томас старался, чтобы его лицо не выразило его чувств. Это избалованное, испорченное отродье посмело говорить с ним свысока! Да что она знает о деньгах, кроме того, чтобы делать покупки в кредит и записывать эти суммы в колонки? Ей никогда не приходилось смотреть в глаза матери и трем сестрам и говорить, что у них нет денег даже на самое необходимое.
Если были люди, которых она считала друзьями (что весьма сомнительно), а они вдруг прерывали общение с ней, то уж, конечно, из-за ее скверного характера, а не из-за того, что они сочли ее недостойной своего общества. Ее отец спас его семью от неминуемого финансового краха.
— Я всем сердцем сочувствую вашему отцу. Боже сохрани меня, иметь такую дочь, как вы!
В каждом его слове сквозило презрение.
Амелия окаменела настолько, что едва смогла вздохнуть. Лицо ее на мгновение исказило какое-то трудноопределимое чувство, но она продолжала стоять неподвижно и смотрела на него не мигая.
— Когда он вернется, я передам ему ваши соболезнования. С другой стороны, раз вы видите его чаще, чем я, можете сделать это сами, — сказала она, повернулась, приподняла юбки и спокойно вышла из кабинета.
Томас не пытался ее остановить. Дальнейшая беседа могла превратиться в полномасштабную войну. Проведя нетвердой рукой по волосам, он тяжело оперся о край стола, чувствуя, как в груди его растекается тупая боль.
Часы в холле возвестили пронзительными ударами, что наступило восемь. Амелия как раз входила в кабинет. Она испустила слабый вздох облегчения, окинув комнату быстрым взглядом и обнаружив, что она одна.
— Вижу, что вы ухитрились прийти вовремя, — процедил виконт из-за ее спины.
В голосе его не было и следа недовольства тем, что вчерашний вечер окончился не лучшим образом.
Амелия повернула голову и увидела его в дверном проеме. Он выглядел на удивление отдохнувшим и чертовски красивым. Никогда еще коричневый твид и верблюжья шерсть не обтягивали столь мужественной фигуры. Сердце ее дрогнуло.
— А чего вы ожидали? Я слышала, как вы распекали слуг, и подумала: уж лучше мне постараться избежать несправедливой порки, — ответила она резко и села за письменный стол.
Если он вел себя гак, будто вчерашнего поцелуя и не было, что ж — пожалуйста.
— О, я не стал бы вас пороть. Только похлопал бы по вашему обнаженному задику.
Их глаза встретились, и у нее вырвался шумный вздох. В его глазах плясали веселые искорки, но она полагала, что он вполне способен подвергнуть ее подобному наказанию.
— Вы, милорд, самый…
— Да, знаю, самый высокомерный, ужасный и так далее. Можете не продолжать. Я имею представление о том, что вы хотели сказать.
Три дня назад она бы ощетинилась, если бы он ее перебил, и дала бы ему достойную отповедь, ее замечания прозвучали бы язвительно и дерзко. Но сегодня его замечания только вызвали обжигающе жаркий румянец на ее щеках. И Амелия так ничего и не ответила.
Он прошел через комнату и остановился возле ее стола, широко расставив ноги. Сердце Амелии зачастило, когда он подходил к письменному столу. Теперь оно просто галопировало. И все же у нее хватило твердости вместо ответа, высокомерно поднять брови.
— Вы знаете, что моя мать собирается устроить праздник в вашу честь?
Она предпочла бы не знать об этом, но, к сожалению, знала. И все же ответила ему пустым, непонимающим взглядом.
— Ваши волосы… Ваше платье… Не слишком ли вычурно для всего этого?
Он обвел взглядом кабинет, которым, по его мнению, должен был исчерпываться круг ее интересов. Но на-то считала, что это не так, а потому нынче утром попросила Элен взять в руки щипцы и украсить ее прическу несколькими шаловливыми локонами.
«Внешняя Красота, хоть и радует глаз, недостаточна, чтобы привлечь мое внимание», — вспомнилось ей.
И что, если ее бледно-лиловое шелковое платье с пышными украшенными лентами рукавами своей элегантностью больше подходило для светского ужина, а не для работы в кабинете? И разве это преступление, что она предпочла надеть его сегодня?
«Вы бы никогда не смогли меня обольстить…» Но как ни старалась Амелия убедить себя в этом, она понимала: он видит ее насквозь, видит ее попранную гордость и втихомолку потешается над ней.
«Боже сохрани меня иметь такую дочь, как вы!..»
Да как он смеет?! Ну может, она и сглупила с этим нарядом…
— Прежде чем вы приступите к работе, мне надо выпить кофе, — услышала она.
Он бросил это замечание через плечо, непринужденно, словно хотел создать впечатление, что такое требование — самое обычное дело. Амелия мысленно с силой тряхнула головой. «Принести ему кофе? Он совсем спятил?»
— В таком случае советую вам позвонить и попросить кого-нибудь из слуг.
— А зачем мне это делать, если вы под рукой?
Он уже уютно устроился за столом.
— Почему я должна приносить вам кофе, когда у вас целый штат слуг, единственная цель которых — удовлетворять все ваши прихоти?
Теперь он довел свою мелочную месть до такой степени, что даже сам должен был бы ее устыдиться.
Виконт ответил не сразу: что-то на столе привлекло его внимание. Когда он заговорил, голос его звучал отстраненно.
— Но я хочу, чтобы это сделали вы. Каждое утро секретарша мистера Уэндела приносит ему утренний кофе. Это обычное дело.
— Меня не особенно интересует, что происходит в офисе мистера Уэндела, — сказала она, сжимая зубы.
Лорд Армстронг поднял голову и посмотрел на нее.
— Вы правы. Единственное, что вас сейчас должно интересовать, — это необходимость принести мне кофе. Два куска сахару и побольше сливок. И не заблуждайтесь, Амелия. Это не просьба.
Он снова переключил внимание на бумаги, наваленные на столе, совершенно не обращая на нее внимания.
Амелия молча проклинала его на английском, французском и несовершенном итальянском, которому научила ее гувернантка-итальянка. Но, будь он проклят, у нее не было иного выбора, кроме как подчиниться ему. Он мог унижать ее. Здесь все принадлежало ему: поместье, семья и все остальное, будь он неладен. Она же была не более чем еще одна служанка в маске гостьи. Заключенная здесь за свободомыслие и за то, что хотела построить собственную жизнь по-своему. Она изо всех сил старалась не смотреть на него, но все же чувствовала напряженность его взгляда. А потому поднялась с места и направилась к двери, чувствуя, как с каждым шагом ее гордость страдает все сильнее. Как и во всех других случаях, она старалась пройти через это испытание с высоко поднятой головой.
В холле Амелия тотчас же нашла дворецкого, сурового дородного седеющего мужчину, который на ее просьбу отозвался монотонным:
