– Но когда я вырасту и стану султаном, обязательно будут, – увлеченно продолжал ее сын. – Говорят, дяде Мустафе недолго осталось. Жалко его.
– Действительно, жалко, – кивнула Махфируз, сдерживая кашель.
– Он же не виноват… ну… в том, что происходит! – с жаром юности воскликнул Осман. – Я хотел бы ему помочь, но ты же знаешь, он узнаёт лишь тех, кто был с ним… ну, тогда. В юности. Вот тетушку Кёсем узнает, тебя узнавал… этих, как их, братьев Крылатых, когда они приезжали… Знаешь, я хотел бы, чтоб ему стало лучше. Мне еще столько нужно узнать! Понимаешь, я не до конца уверен, что готов стать султаном.
– Ты готов, – шепнула Махфируз ласково.
– Может, ты и права, но говорить об этом слишком рано. Пока дядя Мустафа на троне, пускай так оно и дальше продолжается. Я знаю, что сумею сменить его, а он… пусть Аллах даст ему подольше лет!
Махфируз слушала сына, и сердце ее пело, как не пело уже давным-давно. Воистину, Аллах послал ей утешение перед смертью! И все же что-то, какой-то странный внутренний голос вынуждал продолжать задавать вопросы:
– Есть люди… много людей, которые жаждут видеть тебя на троне как можно скорей и ради твоего восхождения готовы бросить тебе под ноги… кого угодно.
– Да покарает их Аллах, – с искренним отвращением сказал Осман, вертя в руках странно знакомый кинжал, при виде которого сердце на миг дало сбой и дыхание прервалось. Янтарная рукоять напоминала о чем-то… о чем-то, что внушало ужас. Но вот о чем?
– Я тоже знаю этих людей, мама, – продолжал Осман. – Я слыхал и о них, и их самих, их полные лести речи. С губ сыплются шербет и халва, а руки сжимают за спиной нож и удавку, вот они каковы! Сегодня они сместят дядю Мустафу – ради меня, как они скажут, ради Оттоманской Порты, как они скажут! Завтра они, не задумываясь, зарежут меня – тоже ради блага государства, тоже ради чьего-то еще блага! Но они все делают лишь ради собственного блага, мама, ради своей корысти, своей наживы! Ты и тетушка Кёсем научили меня видеть таких лживых, двуличных и подлых мерзавцев!
– Мой сын мудр, – облегченно выдохнула Махфируз и резко переменила тему: – А что это за кинжал у тебя? Красивый…
– Да, – кивнул Осман, перестав вертеть оружие в руках. – Он принадлежал отцу, ты знаешь?
Ледяные оковы на миг сковали Махфируз по рукам и ногам. Память, милосердная память уже стерла из ее сознания дела тех далеких, ужасно далеких дней, но она помнила: кинжал… он связан с чем-то плохим…
– Дай мне взглянуть на него. Прошу.
Осман удивленно посмотрел на мать:
– Ты слишком слаба, а оружие острое. Ты можешь пораниться.
Махфируз зажмурилась: слезы внезапно обожгли глаза, – а потому не заметила, как одним плавным движением шахзаде убрал кинжал за пояс, достав оттуда другой, похожий, вставил второй кинжал в ножны и уже тогда сказал:
– Я дам его тебе. Ты – моя мать, и мое дело – слушаться тебя, тем более что тебя нынче так мало вещей радует… Но ты не вытащишь его из ножен. Полюбуйся рукоятью, она изумительной работы.
– Спасибо, сын мой, – выдохнула Махфируз, ощупывая рукоять кинжала пальцами, истончившимися во время болезни. Нет, вроде бы все в порядке… И рукоять действительно смотрится очень красиво.
Кинжал с янтарем, вставленным в рукоять, обычная мужская игрушка, каких много. Лежит себе в ножнах, не вызывает никаких чувств.
– Ты довольна? – нетерпеливо спросил Осман.
Махфируз слабо улыбнулась:
– Да, спасибо, милый.
Рука женщины поднялась, чтобы погладить сына по темным с рыжиной вихрам. Тот хотел было привычно увернуться от женской ласки, но внезапно замер, терпеливо снося материнскую заботу. Увы, краткую по времени, ибо скоро рука Махфируз вновь бессильно упала на одеяло. Сын, бросившись рядом на колени, уткнулся лицом в маленькую женскую ладонь.
Когда Осман снова заговорил, голос его был хриплым от непролитых слез:
– Слушай, я хотел рассказать… Я так много хотел тебе рассказать, мама!
– Я слушаю, – прошелестела Махфируз.
– Мама, тетушка Кёсем обсуждала со мной вопросы поставки зерна. Это очень важно: если зерно не будет беспрепятственно поступать в Истанбул, начнутся бунты, чернь восстанет, да и янычары… Тетушка Кёсем много обсуждала со мной, насколько важны янычары и как они влияют на политику. Знаешь, а ведь она тоже, точно так же, как ты, считает, что я уже взрослый, что я уже готов…
Голос Османа креп, становился все более звонким и уверенным. Сын вскочил с колен и начал энергично жестикулировать, расхаживая по комнате. Кажется, он совершенно забыл, что Махфируз страдает от жестокого недуга. Или старательно делал вид, будто забыл об этом. Возможно, он притворялся и перед самим собой.
Что ж, Махфируз-султан была только рада подыграть будущему правителю Оттоманской Порты. Из последних сил она удерживала внимание, даже задавала короткие, но, судя по вспыхнувшему взгляду сына, совершенно уместные вопросы. И все же наступил момент, когда голова ее склонилась на подушки и более не поднялась, а дыхание стало ровным и неглубоким. Осман прервался на полуслове, посмотрел на дремлющую мать и тихонько, на цыпочках, вышел из комнаты.
Махфируз спала и видела прекрасные сны, в которых сын ее правил державой и за его троном стояли его братья, готовые во всем поддержать правителя, а также Кёсем, мудрая, постаревшая, но не утратившая энергичного блеска глаз Кёсем, к которой Осман то и дело обращался за советом. Придворные воздавали хвалу лучшему из государей, поэты слагали касыды в его честь, народ на площадях славил султана…
Во сне Махфируз пропустила момент, когда со стен и потолка дворца начала капать кровь. Вначале – редкие капли, затем по стенам потекли тонкие алые струйки, рисующие замысловатые узоры, затем кровь хлынула красным потоком. Осман и придворные, казалось, этого не замечали, продолжая вершить мудрые дела, а кровь пятнала их белоснежные тюрбаны, текла по плечам и капала с кончиков пальцев.
– Кёсем! – в ужасе закричала Махфируз. – Кёсем, умоляю, сделай что-нибудь!
Подруга подняла взгляд, и Махфируз поразилась печали и отчаянию, плещущимся в больших красивых глазах. Только сейчас проявились тонкие, почти невидимые нити, связывающие Кёсем по рукам и ногам. Точно марионетка из бродячего театра, Кёсем была безвольной куклой, совершенно беспомощной, подчиняющейся каждому движению пальцев кукловода.
Махфируз подхватила подол платья и побежала к подруге – прямо по крови, пятнающей ноги и одежду. Осман, похоже, продолжал не замечать происходящего, хотя вода уже заливалась за отвороты его вышитых золотом сапог. Ему не было дела до смертных, копошащихся в тени его величия, занимающихся своими ничтожными делишками. Великий султан правил великой державой.
