– Мистер Слейни-Смит, – парировал тот, – прирожденный исследователь. Уж не знаю, что привлекает его в мюзик-холле, – скорее всего, такой вид развлечений помогает ему расслабиться и отдохнуть от серьезных занятий. И вообще, это не наше дело, где он предпочитает проводить свободное время.
Корделия предприняла попытку повернуть разговор в другое русло.
– Он совсем забыл о нас.
– Вероятно, готовит новый курс лекций.
Позднее, когда они остались одни, Брук сказал:
– По-моему, Кроссли вполне порядочный молодой человек. Я обещал посетить его мюзик-холл в среду. Хотел сказать отцу, но в последний момент передумал.
– Что же ты будешь делать?
– А, что-нибудь придумаю. Скажу, что мне зачем-либо понадобилось съездить к твоим – помочь Тедди или еще что-нибудь.
– Почему не сказать правду? Не съест же он тебя!
– Нет, разумеется. Но обязательно сделает так, что я стану чувствовать себя червяком. И потом целую неделю в воздухе будет витать недовольство, что я пошел против его воли.
– Да… – она вдруг приняла отчаянное решение. – Брук, на твоем месте я не стала бы пока приглашать к нам мистера Кроссли.
– Как? Но я уже пригласил его. Ты против него что-нибудь имеешь?
– Нет… видишь ли… он мне симпатичен, но твой отец может возражать против этой дружбы.
– Не думаю. Я предложил ему навестить нас в следующую пятницу. Папа договорился с той женщиной – ну, ты знаешь, она читает лекции по восточной теософии или что-то в таком же духе. Кроссли проявил интерес.
* * *
До пятницы оставалось еще много времени: если считать с воскресеньем, целых тринадцать дней. И все же этого оказалось недостаточно, чтобы выработать правильную стратегию, в особенности если неизвестно, как поведет себя противная сторона.
Миссис Дж, Спенсер Крабб, разъезжавшая по всей Англии с лекциями о восточной теософии, оказалась малосимпатичной дамой с огромным бюстом и крупными жемчужными сережками в ушах – это все, что Корделия успела разглядеть, прежде чем ее взгляд сквозь раскрытую дверь упал на Стивена Кроссли, который только что отдал пальто Холлоузу и теперь беседовал с Бруком. Через несколько минут он вошел в гостиную и поздоровался с ней.
Все шло довольно гладко. Он не позволил себе ни единого двусмысленного жеста, даже такого, который был бы незаметен для окружающих. А чего она ожидала? За ужином Корделия поймала себя на том, что то и дело поглядывала в его сторону. Он держался тише воды, ниже травы; казалось, его гложет тайная печаль. Мистер Слейни-Смит, блестя носом и напомаженным коком, вел галантный спор с миссис Спенсер Крабб, а мистер Фергюсон время от времени издавал звуки, похожие на отдаленные раскаты грома, готовые в любой момент обернуться грозой.
После ужина кто-то упомянул о спиритических сеансах. Выяснилось, что миссис Крабб никогда не слышала о мсье Густаве. Стивена спросили, не мог бы он организовать встречу этих двух замечательных людей, но он с самым серьезным видом поведал о том, что мсье Густав вернулся домой, во Францию.
В этой компании он казался не только самым молодым и привлекательным, но и – на взгляд Корделии – самым нормальным из всех. "Мы принадлежим к разным мирам", – сказал как-то мистер Фергюсон. Правда ли, что их мир реальнее и надежнее, или он просто более помпезен и способен лишь наводить тоску?
С теософии разговор перекинулся на смежные темы. Стивен поднялся, чтобы уйти. Он склонил голову перед миссис Спенсер Крабб, которая в ответ энергично потрясла внушительными жемчужными серьгами и улыбнулась.
Почтительно и в высшей степени корректно простился с остальными дамами, включая Корделию.
– Благодарю вас, миссис Фергюсон, за гостеприимство. Это был чудесный вечер. Спокойной ночи.
Во время рукопожатия в ее ладошку скользнул какой-то маленький предмет: она чуть не выронила его от неожиданности. Это оказался крошечный комочек бумаги. К лицу Корделии хлынула кровь, но она тотчас взяла себя в руки. К счастью, на них никто не смотрел.
– Какой обходительный молодой человек, – сказала миссис Спенсер Крабб. – Но меня поразили поверхностные знания молодежи на сегодняшней лекции. Это один из ваших соседей, мистер Фергюсон?
– Нет, просто хороший знакомый. Его отец владеет мюзик-холлами, а молодой Кроссли работает у него управляющим.
– Да что вы говорите! Я могу представить его в любой другой сфере, только не в этой. У него очень приятные манеры.
– Я сам приятно удивлен его сегодняшним поведением.
– Этому есть объяснение, – вступил в разговор Брук. – По слухам, он влюблен без взаимности.
– В самом деле? Как интересно! Расскажите поподробнее! – попросила миссис Спенсер Крабб, чисто по-женски оставляя в стороне высокие материи.
– Э… – начал Брук, болезненно переживая всеобщее внимание. – Он говорит, что влюблен в красивую девушку, которой нет до него никакого дела. Очевидно, это любовь с первого взгляда. Он в отчаянии. Они встречались каких-нибудь пять-шесть раз, а теперь она не желает с ним знаться.
– Это свидетельствует о ее дурном вкусе, – авторитетно заявила гостья. – Как вы считаете, миссис Фергюсон?
– Да… Вы правы.
– Когда он тебе об этом сказал? – подозрительно спросил мистер Фергюсон?
– Э… пару дней тому назад.
– У современных девушек куриные мозги, – все тем же категорическим тоном разглагольствовала миссис Спенсер Крабб. – Они сами не знают, чего хотят, вот и разбивают сердца прекрасным молодым людям.
Корделия не менее часа продержала записку в кулачке, прежде чем смогла прочесть ее. Этот слипшийся комочек, точно улика, жег ей ладонь. У нее было сильное желание освободиться от него, но, куда бы она его ни выбросила, существовал риск, что кто-то заметит и прочитает. Ужин подошел к концу, и Корделия, опередив Брука, поспешила в их спальню. Там она зажгла газовую лампу и торопливо развернула записку.
Должно быть, Стивен нацарапал эти несколько строк прямо за ужином, на обрывке использованного конверта.
"Вы не можете себе представить, какая пытка – сидеть с вами за одним столом, обожать вас – и знать, что я для вас ничего не значу. Возможно, я никогда больше не приеду в этот дом."
В душе Корделии смешались боль и сочувствие. Ей было нестерпимо думать, что она невольно явилась источником страданий для того, кому ей ни за что на свете не хотелось причинить зло.
– Что это ты жжешь? – спросил Брук, входя в комнату.
– А… просто зажигаю газ.
– Какой смысл использовать для этого бумагу?
– Ну… я боялась обжечься. Спички слишком короткие.
Брук пересек спальню.
– Сегодня сначала было очень интересно, зато под конец я чуть не умер от скуки. Что толку от всех этих словопрений? Я едва не проговорился о мюзик-холле, ты заметила?
