Алиса, наконец, вышла — ей понадобилось подобрать нитки, чтобы подшить оторвавшуюся подпушку на подвенечном платье Крессиды, которое зацепилось за кресло во время пира, — и Крессида вздохнула с облегчением. Конечно, она чувствовала себя одинокой, но сидеть лицом к лицу со служанкой и старательно делать вид, что все хорошо, было выше ее сил. Алиса отличалась необыкновенной проницательностью. Конечно, она уже догадалась, что между ее хозяином и хозяйкой не все ладно.
Крессида нетерпеливо топнула ногой. Так не пойдет! Она не собирается сидеть в этой комнате взаперти, как наказанный сорванец мальчишка. Схватив со стола серебряный колокольчик, она позвонила. Не прошло и нескольких секунд, как тот же паж, который прислуживал им в гостиной, постучал и вошел. Она не сомневалась, что все это время он стоял за дверью и ждал приказаний.
Мальчик отвесил низкий поклон. Она ободряюще ему улыбнулась, заметив, что его еще совсем детское лицо выражает беспокойство. Неужто граф настолько жестоко обращается со слугами, что те боятся физических наказаний, если замешкаются и не явятся на зов незамедлительно?
— Как тебя зовут, мой мальчик?
— Филипп, миледи. Филипп Кентон. Она подумала, что ему, должно быть, лет десять. Он был темноволосый, маленького роста, ужасно худенький и очень славный. Мальчик стоял, беспокойно переминаясь с ноги на ногу.
— Подойди ко мне ближе. И ничего не бойся. Тебе приказано прислуживать мне?
— Да, миледи. Граф сказал, что я не должен отходить от вас ни на минуту.
— Значит, ты ждал за дверью?
— Да, миледи. Вам нужно только позвонить в колокольчик.
— Ну что ж. Думаю, тебе ни к чему ходить собачонкой за мной по пятам, по крайней мере, когда я познакомлюсь с домом. Давай-ка вместе осмотрим его, Филипп, я хочу видеть зимнюю гостиную и комнаты внизу.
Он опять поклонился и, как только она встала, бросился к двери, чтобы отворить ее перед нею.
— Ты похож на Питера Фэйрли, — сказала она, знаком приказав идти с нею рядом. — Вы родственники?
— Да, миледи. Питер — мой двоюродный брат. Наши матери — сестры. Мой отец умер в прошлом году, и милорд граф сразу же взял меня к себе в услужение. Мама очень ему благодарна.
Крессида кивнула. Бедное дитя: потерять в одночасье отца и родной дом и сразу оказаться слугой строгого господина, которого мальчик явно боится…
Крессида кивком одобрила состояние зимнего сада, кивком же приняла к сведению торопливые реверансы двух служанок, проскользнувших мимо нее в коридор, и, подойдя к противоположной двери, взялась за ручку.
— Это кабинет моего хозяина, миледи, — поспешно сказал Филипп. — Он никому не разрешает входить туда без его приказания.
Она усмехнулась.
— Ты полагаешь, что он и мне не разрешил бы войти? Какие же у него там секреты? Как у Синей Бороды?
Мальчик побагровел, но промолчал. Он не знает этой сказки, подумала Крессида, и не понял ее мрачной шутки. Она не настаивала на своем праве войти в кабинет. Филипп, судя по всему, не сомневался, что его накажут, если госпожа поступит по-своему, и ей совсем не хотелось встревожить мальчика еще больше. Она видела кабинет мужа в Вестминстере. Если эта комната такая же угрюмая, у нее нет ни малейшего желания посетить ее.
— А теперь веди меня на кухню — ведь это самое важное место в доме, не так ли, Филипп? Может быть, мы уговорим повара испечь нам медовых пряников. По-моему, тебе не повредит немного подкрепиться.
— Надо бы спросить мастера Ролингса…
— Глупости. Зачем его беспокоить? Мне кажется, я имею право войти в мою собственную кухню?
— Мастер Уэйнрайт очень вспыльчивый…
— Не сомневаюсь в этом. Я тоже, Филипп.
У мальчика вытянулось лицо, но он покорно повел ее на заднюю половину дома.
Она не успела еще вступить в таинственные владения повара, как услышала его яростные проклятья:
— Ах ты, лживый воришка, поганец ты эдакий! Или я затем взял тебя к себе на кухню, чтобы ты тут баклуши бил?! Я посадил тебя присматривать за вертелом, а ты и этого сделать не можешь!
Громовый голос сопровождался звонкими шлепками и протестующими воплями незадачливого поваренка. Крессида подхватила юбки и, позабыв о приличествовавшем ей достоинстве, распахнула дверь в пышущую жаром главную кухню, где все бурлило и кипело.
Жертва обвинений и скорой расправы тщетно старалась прикрывать себя от тумаков самого огромного мужчины, какого доводилось видеть когда-либо Крессиде. Настоящий гигант, могучий, грудь колесом; нагнувшись над своим щуплым пленником, он одной лапищей держал его за плечо, другою же отвешивал удар за ударом по спине мальчонки длинной, плоской деревянной лопатой, которой достают свежеиспеченный хлеб из печи.
Мальчишка, вызвавший его ярость, уже не протестовал и не кричал; более не сопротивляясь, он повалился на пол ничком.
Паж хотел предостеречь Крессиду, остановить, но та, не обращая на него внимания, не заметив испуганных глаз девушек-судомоек и поварят, вихрем влетела на кухню и решительно приказала повару прекратить избиение:
— Прекратите! Немедленно! Вы убьете мальчика. Или не видите, как он испуган?
— Вижу. Я его и не так еще отделаю, — рявкнул повар и отвесил своей жертве новый удар.
Мальчонка скорчился на полу, стараясь прикрыть руками голову.
Крессида стремительно подошла к ним, ее голубые глаза пылали от ярости. Она не выносила жестокости. В Греттоне никого, будь то поваренок или мальчик на конюшне, так не наказывали.
— Я сказала, прекратите! — закричала она, почти провизжала, чтобы быть услышанной сквозь громовые проклятия великана. — Как вы смеете, сэр, так обращаться с ребенком, совсем еще маленьким, вы, громадный как буйвол?!
Повар отпустил мальца, выпрямился и, подбоченясь, уставился на нее. Его крупное круглое лицо сверкало капельками пота от жара пылавшего очага, непослушные темные короткие волосы, откинутые назад, открывали большой выпуклый лоб.
— А кто вы, черт вас побери, такая, чтобы распоряжаться у меня на кухне?
— Я графиня Рокситер, — объявила Крессида гневно, — и ваша госпожа. Извольте подчиниться и больше не смейте избивать мальчика.
— Мальчика, вот как? — Великан откинул назад голову и так расхохотался, что слезы выступили на глазах. — Да, по годам-то он мальчик, а на самом деле сущий дьяволенок. Вы уж предоставьте его мне, миледи, как сделал бы его светлость. Он бы сказал вам: не вмешивайтесь не в свое дело, вот так-то.
— Может быть, и так, — высокомерно отпарировала Крессида, — но теперь кухня и благополучие слуг — на моей ответственности, и я говорю вам, что не потерплю заведомой жестокости в обращении с любым из моих слуг. Вы слышите меня?
