Для этого достаточно было, чтоб два раза вышло «тридцать одно».
Но крупье возвестил:
– Семь! Пять! Красное выиграло, а цвет проиграл!
Послышался сухой звук отодвигаемого стула. Кармен де Ретц встала, совершенно спокойная, хоть и бледная. И поступью королевы удалилась. Она направилась к двери, высоко подняв голову, с презрительным челом. Заглядевшись на нее, игроки забывали делать отметки на своих кусочках картона. Фужер нерешительно двинулся за ней. Но он не отважился предложить ей руку. Он следовал за ней издали, мало заботясь о том, что рискует нарваться на резкость на глазах у всех.
Кармен де Ретц прошла три залы, потом атриум. На крыльце перед домом Фужер наконец догнал ее:
– Кармен!
Она не повернула к нему головы. Она не ответила. Она пошла скорее.
– Кармен, послушайте!
Она повернула направо, спустилась по первым террасам сада. Под темные магнолии уходила аллея – узкая и извилистая, благовонная и таинственная. Кармен де Ретц повернула туда, и ее платье среди ночных деревьев казалось пятном лунного света.
Тем временем Фужер ускорил шаги, схватил за руку свою любовницу.
– Умоляю вас.
Она вырвалась резким движением и побежала вперед, как преследуемый зверь. Его охватил страх: аллея выходила на большую террасу, которая висит на большой высоте над железной дорогой и морем. Он тоже побежал. Эта безумная в досаде и бешенстве была способна на все! Он мчался. Но нет! Добравшись первой до висящей в воздухе балюстрады, она остановилась и оперлась о нее. Он вздохнул свободно. И внезапно его страх перешел в нежность. Он подошел к ней близко, совсем близко, и самым ласковым голосом прошептал:
– Малышка Сита.
Она отвечала ледяным тоном:
– О! Прошу вас! Замолчите!
И она сама замолчала, положив голову на руки, устремив куда-то взор.
Он тоже безропотно оперся о балюстраду в нескольких шагах от нее.
Прямо перед ними, далеко внизу, вдоль обрыва тянулись четыре рельса. Еще дальше узкий пляж сверкал, как шелковая лента. А дальше море, необъятное, непонятное. Его не было видно. У него не было ни формы, ни цвета. Оно было только темной бездной, смутной громадой, влажность и подвижность которой можно было только предполагать. Оно широко раскинулось с востока на запад, между Монакским мысом, сверкающим четверной гирляндой огней, и скалой Мартэн, чей темный силуэт едва виднелся вдали. И от края до края нельзя было различить горизонта, затопленного, затерявшегося в теплой, вздымавшейся клубами влажности. Казалось, будто море тянется до самых звезд.
Стоял мертвый штиль. Ветерок не рябил поверхности воды, и пляж был совсем тихим. И все же неподвижный воздух жил, и казалось, что ветер чудесным образом остановился, не переставая трепетать. Вся ночь была наполнена безмерной тишиной, и сильный запах вод наполнял небо и землю. На совершенно безоблачной тверди сияло десять тысяч созвездий.
Смотревшие на все это, опершись бок о бок о каменную балюстраду, мало-помалу подчинились властному спокойствию, которое вошло в их смятенные души и всецело покорило их. Время протекало незаметно, так что они уже не чувствовали, минуту ли, час ли пробыли здесь. И с каждым мгновением их ссора все более удалялась от них, уходила в прошлое, становилась мелкой и нелепой. Они позыбыли ее. Наконец они приблизились друг к другу. Их плечи вздрогнули, коснувшись одно другого. И рука любовника вновь нашла стан любовницы. Вокруг них царила победительница-ночь.
Долго еще они пробыли так, прижавшись теплой щекой к щеке, и то же молитвенное восхищение одновременно наполняло грудь каждого из них. Потом желание медленно охватило их, и они смутились, почувствовав, как сжались их сплетенные пальцы.
Их взоры вместе поднялись к звездам. Вместе их взгляды встретились на одной синей-синей звезде, блестевшей так ярко, что отражение ее виднелось в море длинной дрожащей полосой.
– Сириус… – прошептал Фужер.
И звук его голоса среди царившего спокойствия удивил его самого.
Кармен де Ретц упорно смотрела на звезду.
– Внуки наших внуков такой же увидят ее в такие же ночи. И все же она умрет в свой черед, как и мы.
– Есть нечто такое, – сказал Фужер, – что не умрет!
– Не умрет?
– Огонь, которым она горит. Оттого что звезды гаснут, но загораются новые звезды. И небо, обновленное тысячи и тысячи раз, в этот вечер так же юно, как сто миллионов веков назад! Сегодня некие атомы встретились там, наверху, и из их соединения родился огонь. Завтра другие атомы родят такой же огонь. Так двое влюбленных, которые любят друг друга и которые умрут, нетронутою и неизменною оставят после себя свою любовь другим, будущим влюбленным. Сегодня это вы и я. Когда-нибудь – мой сын и ваша дочь. Все равно! Желание и сладострастие вечны.
Кармен де Ретц больше не смотрела на синюю звезду. Глаза Фужера были звездами, более прекрасными и более привлекательными. Вдали прозвучал колокол.
Тогда влюбленная выпрямилась трепетным усилием. Уже рука завладела ее рукой, уже другая рука обвилась вокруг ее стана. Она опустилась на нее, она не сопротивлялась.
И все же она внезапно вздрогнула, возмутилась: Фужер, дважды победитель, сунул ей в руку небольшой сверток шелковистых ассигнаций.
– Нет! О нет!..
– Да! Это твое! Умоляю тебя!
Он исступленно целовал ее в губы. Она растрогалась, подчинилась, взяла, ей захотелось ласки.
Она высвободилась, во рту у нее пересохло, грудь вздымалась. Ассигнации она оставила у себя и решилась стыдливо прошептать, наслаждаясь своим стыдом:
– Это мое, но с условием, что я заработаю их, не так ли, заработаю их – сегодня ночью.
Они торопливо шли к гостинице через благоухающий парк.
Когда они вошли, швейцар подошел к ним с подносом в руке:
– Вам письмо, сударь.
– Благодарю.
Он взял письмо, не открывая сунул его в карман и лихорадочно последовал за зовущей его женщиной.
Через приоткрытые занавески, которые колыхал утренний ветер, луч солнца проник в комнату влюбленных. Обнявшись и сплетясь друг с другом, утомленные любовники еще спали.
Постель была похожа на изрытую дорогу. Смятая простыня соскользнула на пол. Видна была только одна подушка, другая была брошена неведомо куда. И среди беспорядка одежды, разбросанной по стульям, на столе и на ковре, комок кружев и кисеи валялся у самой каминной решетки – рубашка спящей.
Фужер проснулся; луч солнца коснулся его закрытых век. Он расправил свои отяжелевшие члены и тихонько высвободился из объятий. Тогда он поцеловал в глаза свою любовницу и лукаво пощекотал их усами, пока все молодое тело ее не вздрогнуло. Кармен де Ретц, внезапно придя в себя и смеясь, поднялась и села, обняв руками колено.
