– А ты не считаешь, что влюбленность в него может тебе… помешать?
Оливия поперхнулась чаем.
– Но я…
Проклятие! Оливия тщетно пыталась выровнять дыхание, и ей казалось, что она вот-вот задохнется. Сердце же ее билось все быстрее.
Наконец она отдышалась, а сердце стало биться помедленнее. Но Оливия по-прежнему не могла вымолвить ни слова.
Катя положила ложку на блюдце и тихо проговорила:
– Следует быть честной перед самой собой.
Оливия тоже так считала, хотя в данном случае подобная честность не способствовала бы достижению ее целей. Но если все-таки попытаться?…
– А как ты это делаешь? – наконец спросила Оливия, уставившись на замысловатую вышивку, украшавшую скатерть.
Катя отставила свою чашку.
– Тебе надо признать все свои недостатки. И ты должна быть готова принять последствия всех своих поступков. У всех нас есть плохие черты. Надо только не бояться, что другие их заметят. У других они тоже имеются.
Оливия кивнула, все еще избегая взгляда Кати. Яркая вышивка на скатерти неожиданно начала расплываться. К глазам же подступили слезы.
– А что, если они не просто плохие, а ужасные… уродливые?
– Люди не станут обращать на это внимание, – ответила Катя.
Да, конечно, ведь она княгиня. Поэтому никто не обращал внимания на ее недостатки.
– Большинство людей не честны перед собой, потому что боятся того, что раскроют, став честными. – Катя пристально взглянула на собеседницу. – Итак, ты предала его, когда была почти ребенком. Значит ли это, что ты хочешь отказаться от него теперь, когда нашла его снова?
– А что я могу сделать? Он ведь был приговорен к повешению из-за меня. А потом десять лет был шпионом.
– Но из-за него тебя похитили и притащили в Россию. Так что счет сравнялся, вы квиты.
У Оливии задрожала рука, и чай пролился ей на юбки. Неужели Катя действительно…
Нет, едва ли княгиня права. Она же не сказала ей всего, умолчала о банкнотах, которые использовала для восстановления фабрики. А этого Клейтон уж точно никогда ей не простит.
И если уж быть честной с собой, то следовало признать: она, Оливия, и себе никогда не сможет этого простить.
Тихонько вздохнув, она проговорила:
– Между нами стоит слишком многое. Так что о любви вряд ли может идти речь. Но мне бы хотелось помочь ему хоть чем-нибудь. Или я чересчур самонадеянна и бесцеремонна? Тем более что между нами все равно никогда ничего не будет…
– А почему ты хочешь ему помочь?
– Потому что он пострадал по моей вине.
– Ну и что?
Оливия взяла со стола салфетку и аккуратно расстелила ее на коленях, чтобы скрыть пятна влаги от пролитого чая. Потом скомкала салфетку и бросила на стол. После чего оправила юбки так, чтобы не было видно пятен.
– Ну и что? – повторила вопрос княгиня.
– Я люблю его, – пробормотала Оливия и тут же в ужасе замерла.
Господь милосердный! Она произнесла эти слова вслух! Что ж, теперь их нельзя взять обратно и нет смысла отрицать правду.
Катя кивнула и тихо сказала:
– Тогда я считаю, что ты совсем не бесцеремонна.
В этот момент в коридоре гулко пробили часы, и Оливия невольно вздрогнула. Она была искренне благодарна Кате за понимание, но тема оказалась для нее слишком болезненной.
– Я поработаю над шифром, – сказала она.
– Могу я взглянуть? – спросила Катя.
Оливия колебалась. Но Клейтон, похоже, доверял княгине, во всяком случае – до определенной степени. Он ведь решил прийти к ней в дом и рассказать о революционерах. А ей, Оливии, не помешает сейчас любая помощь.
Она молча развернула листок и положила его на стол. Прошло несколько минут, но ни у одной из них не появилось никаких полезных в деле соображений.
Катя, вздохнув, встала.
– Ты можешь поработать с шифром, а я займусь тем, в чем могу оказаться по-настоящему полезной. Снабжением. – Княгиня окинула взглядом Оливию. – Если ты собираешься на императорский бал, тебе необходимо платье, причем получше этого. Его пришлось искать в последний момент, и оно мне не очень-то нравится.
Оливия с улыбкой разгладила юбку.
– Оно пахнет лучше, чем овчинный тулуп.
Катя фыркнула и заявила:
– Ты заслуживаешь лучшего. До этого у меня не было времени подумать о твоем гардеробе, зато сейчас есть целых четыре часа.
– Мне бы не хотелось беспокоить…
– Глупости! Никакого беспокойства. Не сомневаюсь, мы сумеем достойно одеть тебя. Сестра моей горничной – отличная портниха.
Катя позвала горничную, и они сняли мерки с Оливии.
– Полагаю, я должна буду устроить завтра небольшой прием в вашу с Клейтоном честь. Ведь если вы в милости у императора, то общество будет ждать от меня именно этого. Кстати, как Клейтон представил тебя императору? Не хотелось бы противоречить его истории.
Оливия подняла глаза от листка с зашифрованным текстом и покраснела.
– Как свою невесту. По его утверждению, меня похитили, чтобы заманить его в Санкт-Петербург.
– Зачем он нужен революционерам?
Она задавала Клейтону тот же вопрос, но теперь сама могла назвать с десяток причин. Рассказ офицера о подвигах Клейтона лишь подтвердил то, что она и так знала: этот человек бесценен.
– Из-за шифра, наверное.
Катя кивнула.
– Он ведь хорош в этом деле, да? Я всегда говорила, что Клейтон зря растрачивает себя, оставаясь солдатом. Но оказывается, он никогда им не был. Однако интересно, как ты собираешься завоевать сердце человека, который думает, что не имеет такого органа.
Улыбка Оливии была неуверенной и хрупкой, как старый пергамент.
– Я попытаюсь убедить его, что он остался тем же человеком, которого я когда-то знала.
Революционеров нигде не было, что в обычной ситуации не стало бы причиной для разочарования. Но учитывая тот факт, что Клейтон стоял сейчас напротив петербургского дома графа Аршуна, это привело его в уныние.
Собственно говоря, Клейтон и не ожидал встретить здесь графа. Но у него была надежда, что после того, как он устроит шум на пороге дома, кто-то из слуг окажется достаточно бдительным и информированным, чтобы послать Аршуну сообщение.
Однако, простояв час на морозе, Клейтон был вынужден смириться: было очевидно, что слуги сказали правду – они действительно не знали, где находился граф.
Клейтон потопал ногами в сапогах и несколько раз сжал кулаки. Он применил все известные ему способы избежать обморожения, но, похоже, пора было отправляться в теплое помещение. Еще немного, и будет поздно.
