Весь танец длился минуты три, может, четыре. Кэтрин старалась сохранить и запомнить каждую секунду, чтобы в будущем, закрыв глаза, суметь воскресить всё это в памяти. Когда вальс закончился на томительной высокой ноте, она затаила дыхание, желая, чтобы этот момент продлился хоть чуточку дольше.
Лео поклонился и предложил ей руку.
— Благодарю, милорд. Это было чудесно.
— Хотите потанцевать еще?
— Боюсь, что нет. Это бы уже выглядело скандально. В конце концов, я же не гостья.
— Вы — член семьи, — заявил Лео.
— Вы очень любезны, милорд, но вам ведь хорошо известно, что это неправда. Я — наёмная компаньонка, а это значит…
Она оборвала себя на полуслове, вдруг поняв, что кто-то, а точнее, мужчина, упорно разглядывает её. Переведя взгляд в его сторону, Кэтрин увидела лицо, часто посещающее её в ночных кошмарах.
Один лишь вид этого призрака прошлого, от которого ей удавалось так долго скрываться, полностью лишил Кэтрин достигнутого спокойствия и привёл её в состояние животной паники. Лишь благодаря тому, что она крепко держалась за руку Лео, ей удалось не согнуться пополам, словно от пинка в живот. Она попыталась сделать вдох, но получился лишь хрип.
— Маркс? — Лео остановился и развернул Кэтрин к себе лицом, с беспокойством вглядываясь в её обескровленное лицо. — В чём дело?
— Всего лишь лёгкое переутомление, — удалось выдавить ей, — наверное, из-за танца.
— Позвольте, я помогу вам присесть…
— Нет.
Мужчина по-прежнему не сводил с неё глаз, узнавание отразилось на его лице. Ей нужно уйти прежде, чем он приблизится к ней. Спазм перехватил горло: она с трудом сглотнула, сопротивляясь подступившим слезам, готовым вот-вот хлынуть из глаз.
То, что могло бы стать самой счастливой ночью в жизни Кэтрин, внезапно превратилось в кошмар.
«Вот и всё», — думала она с мучительной горечью. Её жизнь с Хатауэйями закончилась. Ей захотелось умереть.
— Что я могу для вас сделать? — спокойно спросил Лео.
— Пожалуйста, найдите Беатрис… скажите ей…
Она не смогла закончить. Качая головой и слепо глядя перед собой, Кэтрин, не мешкая, покинула гостиную.
«Переутомление из-за танца, чёрта с два», — мрачно подумал Лео. И это та самая женщина, которая перетаскала груду камней, чтобы помочь ему выбраться из ямы. Что бы ни беспокоило Кэтрин, это не имело никакого отношения к танцу. Обведя зал прищуренным взглядом, Лео заметил неподвижный силуэт среди гудящей толпы.
Один из гостей, лорд Латимер, наблюдал за Кэтрин Маркс столь же пристально, как и сам Лео. И как только она покинула гостиную, Латимер тут же начал пробиваться к открытым дверям.
Лео нахмурился, раздражённо обещая самому себе, что в следующий раз, когда его семья задумает организовать бал или суаре, он лично просмотрит список гостей. Если бы он знал, что Латимер получит приглашение, то вычеркнул бы его имя самой жирной линией.
Латимер, которому было лет примерно под сорок, достиг той жизненной черты, за которой мужчину уже нельзя называть повесой, что подразумевало определенную юношескую незрелость, вместо этого про него говорили «roué»[22] — этим французским словечком называли распутника средних лет.
Как наследник графского титула Латимер мало чем мог заниматься, разве что дожидаться кончины своего отца. А тем временем он всецело посвятил себя пороку и разврату, самонадеянно рассчитывая, что кто-нибудь другой подчистит за ним всю грязь, и не заботился ни о чьих удобствах, кроме собственных. То место в его груди, где следовало бы находиться сердцу, было столь же пустым, как калабаc[23]. Латимер был коварен, умён, и расчётлив, полностью погрязнув в удовлетворении своих непомерных запросов.
И Лео, погрузившись в бездну отчаяния от тоски по Лоре Диллард, старался подражать ему изо всех сил.
Вспоминая эскапады, в которых он участвовал с Латимером и его свитой из числа распущенной аристократии, Лео чувствовал себя по-настоящему грязным. Возвратившись из Франции, он всячески избегал этого человека. Но так уж случилось, что семья Латимера проживала в соседнем графстве Уилтшир, и было невозможно избегать его вечно.
Заметив Беатрис, покидающую центр зала, Лео нагнал её в несколько нетерпеливых шагов и схватил за руку.
— Повремени-ка пока с танцами, Беа, — пробормотал он ей на ухо, — Маркс не может присматривать за тобой.
— Почему нет?
— Вот это я и собираюсь выяснить. А ты тем временем не угоди в неприятности.— Тогда что мне делать?— Не знаю. Сходи к столу с закусками и съешь чего-нибудь.— Я не голодна, — вздохнула Беатрис, — но, полагаю, не обязательно быть голодной, чтобы поесть.— Вот и умница, — бросил Лео и стремительно покинул комнату.
— Стой! Сейчас же остановись, я сказал!
Кэтрин проигнорировала это требование и, не поднимая головы, объятая стыдом и страхом, устремилась в сторону лестницы для прислуги, торопясь пересечь холл. И в то же время всё в ней кипело от ярости при мысли о том, какой чудовищно несправедливой могла быть судьба, позволяя этому человеку снова разрушать её жизнь. Она знала, что когда-нибудь это случится, что их встреча неизбежна, даже несмотря на то, что Латимер и Хатауэйи вращались в разных кругах. Но работа у Хатауэйев стоила подобного риска, ибо позволяла Кэтрин чувствовать себя, пусть и ненадолго, частью семьи.
Латимер грубо схватил её за руку. Кэтрин повернулась к нему лицом, чувствуя, как сотрясается всё её тело.
Удивительно, насколько прошедшие годы дали о себе знать, распутный образ жизни не пощадил его внешность. Он стал более грузным, расползся в талии, а рыжая шевелюра поредела. Более всего годы отразились на его лице, которое приобрело сильно помятый вид от бесконечных потаканий Латимера собственным порокам.
— Я не знаю вас, сэр, — холодно произнесла она, — и вы докучаете мне.
Латимер не отпускал её руку. Его неотрывный пожирающий взгляд заставил её почувствовать себя грязной и больной.
— Я никогда не забывал тебя. Годами искал. Ты перешла под покровительство кого-то другого, не так ли? — высунув язык, он с силой облизал губы и клацнул челюстью, словно собирался открыть её пошире и проглотить Кэтрин целиком. — Я хотел быть у тебя первым и заплатил чёртову прорву денег за эту возможность.
У Кэтрин вырвался прерывистый вздох:
— Сейчас же отпустите меня или я…
— Что ты здесь делаешь, да ещё одетая в платье старой девы?
Она отвела от него взгляд, борясь со слезами:
