После продолжительного разговора с царем он решил, что ему нет смысла оставаться дольше в России: англичанин был убежден, что сколько бы времени он ни провел за обсуждением вопросов, связанных с отношениями этой страны с Турцией и Персией, ему не удастся узнать ничего конкретного.
Его чутье, которое еще никогда его не обманывало, говорило ему, что царь утаивает от него сведения, столь желанные для лорда Пальмерстона. Тем не менее, лорд Чарнок был убежден, что нет смысла рассчитывать на то, что Его Величество случайно проговорится и сообщит ему нечто такое, о чем англичанам пока не известно. Продолжать дожидаться некоего намека или просчета было бы пустой потерей времени.
Было ему известно и то, что та приветливость, которую пока выказывал ему царь, вполне может исчезнуть, как только у него поменяется настроение. В политике не было другого столь непредсказуемого и неуравновешенного человека, каким был царь Николай. С кем бы ни разговаривал о нем лорд Чарнок, у него только укреплялась уверенность в том, что, имея дело с этим монархом, идешь по краю пропасти, и достаточно одного неудачного шага, чтобы сорваться в пропасть политической катастрофы.
Было чрезвычайно важно, чтобы царь не потерял своего желания сохранять хорошие отношения с Британией, и все то же чутье подсказывало лорду Чарноку, что разумнее уехать прежде, чем доброму расположению монарха придет конец.
У лорда Чарнока была и чисто личная причина желать скорейшего отъезда — очень простая причина. Его успели утомить требовательность и капризы графини Натальи. Он был достаточно проницателен, чтобы понять: то, что началось для нее как задание, которое необходимо было выполнить со всем умением, которым она всегда славилась, вскоре превратилось в нечто совсем иное.
Лорд Чарнок уже привык к тому, что женщины, с которыми он сближается, увлекаются им, однако у графини Натальи это чувство стало гораздо более глубоким и бурным, чем простое желание женщины не расставаться с любовником, который знает, как доставить ей удовольствие. Вероятно, многие из тех мужчин, которых она соблазняла по приказу царя, были не слишком привлекательны, и отчасти от этого она настолько сильно увлеклась лордом Чарноком, что, можно сказать, совершенно потеряла голову.
«Я тебя люблю!» — тысячи раз повторяла она ему по-английски и по-французски, и он не мог не слышать искренности в ее горячих заверениях. Несколько цинично лорд Чарнок думал, что ей вряд ли известно истинное значение слова «любовь», однако не мог отрицать, что она совершенно одержима пылкой страстью… Почему-то ему казалось, что чувства русских всегда бывают такими первобытными и неумеренными.
Поскольку графиня была очень красива и прекрасно владела экзотическими тайнами любви, культивируемыми в странах Востока, лорду Чарноку было не так уж сложно удовлетворять ее желания. И в то же время он почувствовал немалое облегчение, узнав, что графиня Наталья не получила приглашение приехать в Царское Село.
Вечером, когда царь отправлялся спать со своей похожей на птичку прусской женой Александрой, в которой души не чаял, он сказал, обращаясь к лорду Чарноку:
— Если цыганские мелодии заставили вас почувствовать себя одиноким, могу вас обрадовать: завтра к нам присоединится Наталья Оболенская.
Император сказал это так, словно сделал лорду Чарноку щедрый подарок, так что ему оставалось только выразить свою благодарность, которой он на самом деле отнюдь не испытывал.
После этого император подал руку своей супруге и вывел ее из гостиной. При этом все дамы присели в низких реверансах, а мужчины почтительно склонили головы.
Оказавшись в своей комнате, лорд Чарнок был рад тому, что по крайней мере эту ночь он сможет провести спокойно, не боясь, что потайная дверь в его спальню распахнется и кто-то потревожит его сон. Он твердо решил, что непременно придумает предлог к отъезду, — и на следующее утро, словно в ответ на его желание, в салоне, где после завтрака лорд Чарнок проводил время в обществе других джентльменов, появился лакей, сообщивший ему, что прибыл гонец от британского посла с посланием для его превосходительства.
Лорд Чарнок принял гонца в одной из уютных гостиных, специально отведенных для подобных целей — и где, как он нисколько не сомневался, каждое сказанное ими слово подслушивалось.
— Его превосходительство граф Дэрем попросил меня, милорд, передать прямо вам в руки вот это личное письмо, — сообщил гонец. — И кроме того, я должен сообщить вам, что «Дельфин», корабль Его Величества, уже находится в гавани.
Лорд Чарнок внимательно посмотрел на гонца, но ничего не стал говорить, а только молча вскрыл пакет с несколькими сургучными печатями, который тот ему вручил.
Внутри конверта оказался еще один — и, вскрыв его, он сразу узнал решительный и размашистый почерк лорда Пальмерстона. Усевшись в кресло, он стал внимательно читать письмо.
«Дорогой мой Чарнок,
с огорчением должен сообщить Вам, что Ваша мать нездорова.
Наблюдающий ее врач считает нужным посоветовать Вам как можно быстрее вернуться, чтобы повидаться с ней.
Могу только выразить Вам мое глубочайшее сожаление из-за ее нездоровья и надеяться на то, что это письмо не придет в неудобный момент и не помешает Вам насладиться Вашим пребыванием в России.
Чтобы Вы могли возвратиться как можно скорее, я посылаю это письмо через капитана «Дельфина», корабля Его Величества, который и будет ожидать Ваших распоряжений.
Остаюсь
искренне Ваш Пальмерстон»
Пробежав глазами послание, лорд Чарнок увидел, что внизу письма есть шифрованный постскриптум. Шифр был ему настолько хорошо знаком, что он без труда смог прочесть последнюю фразу письма, гласившую:
«О матери можете чрезмерно не тревожиться».
Тут лорд Чарнок понял, что жизнь его матери, к которой он был глубоко привязан, на самом деле находится вне опасности. Однако хорошим здоровьем она не отличалась, так что он часто пользовался ее недомоганиями как предлогом, с помощью которого ему легко было уехать из тех стран, пребывание в которых становилось нежелательным. Помогал этот предлог и в других щекотливых ситуациях.
Сейчас лорд Чарнок с удовлетворением подумал, что получил именно то, что ему было нужно: предлог для немедленного отъезда, способный не разгневать императора и не усилить его подозрительности.
Обращаясь к гонцу, он спросил:
— На чем вы сюда приехали?
