– Когда вы уедете, уеду и я, – сказала она после того, как я закончила говорить. – Увидев вас в деревне, я поняла, что вам кто-то очень нужен. Я и стану этим «кем-то».
Это прозвучало так странно, что я буквально открыла рот. В ее присутствии я чувствовала себя робко и неуверенно, она подавляла меня, поэтому я поспешно сказала, что, очевидно, ее муж и сыновья время от времени будут приезжать на побывку и, может быть, ей следовало бы подыскать работу поближе к Дому.
– Если они захотят со мной увидеться, то сами приедут ко мне, – резко ответила она.
– Но как же ваш дом? – неуверенно спросила я.
– Всегда найдутся люди, которым нужна крыша над головой и которые готовы заплатить за нее, – твердо ответила она.
Несмотря на то что она, видимо, обладала большим опытом ведения хозяйства, я не испытывала никакого удовольствия при мысли о том, что она станет служить в нашем доме, но аргументы у меня закончились, и слабым голосом я сказала, что со следующей недели она может выходить на работу. Я назначила ей испытательный срок в один месяц. Она даже не улыбнулась, лишь какой-то огонек блеснул в ее больших черных глазах.
– Благодарю вас, мисс, – сказала она. – Если я смогу разделить ваше горе, я сделаю это, если я смогу доставить вам радость, я доставлю ее.
И, сделав еще один реверанс, эта загадочная женщина удалилась.
Вот так вошла в мою жизнь миссис Марта Маунт – наполовину ангел, наполовину дракон. Она ушла, а я продолжала ошарашенно сидеть. С самого начала своей жизни я всегда больше тянулась к мужчинам, пусть даже не в плотском смысле. Из всей семьи единственным близким мне человеком был мой брат Джек, и впоследствии – на протяжении всей жизни – я всегда испытывала больше симпатии и понимания по отношению к мужчинам, нежели к женщинам. С некоторыми из женщин, как, например, с Белль, я была даже дружна, но нас никогда не связывали более глубокие узы. Однако с того самого первого дня, когда я сидела за письменным столом, между мной и Мартой возникла прочная и глубокая духовная связь, и так будет продолжаться до того момента, когда она навсегда закроет мои глаза. Мне никогда не удавалось понять природу этих уз. Может быть, я, никогда не знавшая материнской любви, испытывала потребность в ком-то, кто мог заменить мне мать? Или, возможно, Марте, на протяжении всей жизни окруженной мужчинами, нужна была дочь, на которую она могла бы выплеснуть свои нерастраченные чувства? Не знаю. Я не сомневаюсь, что Марта в свойственной ей яростной манере любит меня – она слишком часто доказывала это. Всякий раз, когда утлому кораблику моей жизни грозило неминуемое крушение, на помощь приходили два человека – Марта и Джереми. Они служили мне опорой против ударов судьбы, у них искала я убежища в минуты отчаяния.
Ирония судьбы заключается в том, что эти два человека, являющиеся полной противоположностью во всем, стали преданными друзьями и глубоко почитают друг друга. Но, может быть, это потому, что мы все трое объединены какой-то странной общностью, неразрывно связавшей нас.
Мне никогда не приходилось видеть матери более сдержанной, чем Марта. Появляясь у нас по очереди, ее рослые сыновья молча сидели на кухне, в то время как она суетилась по хозяйству. И все же я знала, что ей приятно видеть их, поскольку с их приходом она начинала ожесточенно стряпать и с довольным вздохом успокаивалась лишь тогда, когда они дочиста вытирали тарелки, доев последний кусочек. Они были тоже по-своему, молчаливо преданы матери и с гордостью дарили ей причудливые вещи, привезенные из самых разных уголков света, – от изысканных кашемировых шалей и китайского фарфора до сушеных морских обитателей и безвкусных восточных побрякушек. Она свято хранила все эти подношения, и поэтому со временем ее комната стала напоминать лавку древностей.
Эти ребята были хорошими сыновьями, и, видимо, поэтому судьба отнеслась к ним благосклонно: при том, что они принимали участие во всех морских битвах, которые вела в те годы Англия, все они выжили и со временем вернулись домой, чтобы остепениться, завести жен – я заметила, что им нравились маленькие пухленькие блондинки, – и, к вящей радости Марты, взрастить урожай одинаково флегматичных и немногословных внучат семейства Маунт.
Только одна тема могла воодушевить и заставить разговориться любого из этих мальчиков: баталии, в которых они участвовали, поэтому мы услышали обо всех сражениях, спасших Англию, – Нильском, Трафальгарском, при Копенгагене – не от сторонних наблюдателей, а от тех, кто находился в передних рядах. Они, впрочем, немного рисовались, и, должна признаться, когда впоследствии я читала официальные сообщения, мне казалось, что речь идет о разных битвах.
После первого года службы Марты в нашем доме я никогда больше не встречала мистера Маунта. Могу только предположить, что он, увидев, как прочно устроилась Марта, исчез, чтобы найти утешение в более веселой компании.
Марта сняла с моих плеч все хлопоты, связанные с выполнением обязанностей домоправительницы – во всем, что касалось забот по дому, она была гораздо компетентнее меня, я же оказалась свободной и смогла посвятить все свое время занятиям. Генри радовался тому, как безукоризненно велись теперь домашние дела, и относил это на счет развития моих умственных способностей. Ему и в голову не приходило, что настоящей «властью за троном» являлась мрачная фигура моей служанки, путавшая его так же, как она пугала большинство других людей, что образцовое ведение домашнего хозяйства было результатом не моих мыслительных качеств, а ее здравого смысла.
Марта была единственным человеком, которому я рассказала всю правду о себе и своем происхождении. Не знаю, какой необъяснимый приступ честности заставил меня так поступить, но мне почему-то захотелось сделать это после ее странных высказываний во время нашей первой встречи. Мне показалось, что у этой женщины существуют какие-то необычные романтические представления относительно наших с сэром Генри отношений и между нами никогда не возникнет доверия, если я не расскажу ей обо всем.
После того как я закончила свою исповедь, Марта не проронила ни слова, но огоньки в ее глазах запрыгали еще сильнее, а линия губ стала еще жестче. С этого дня она оберегала меня так же яростно, как тигрица оберегает своего детеныша. Прошло немного времени, и я с удивлением заметила, что при встречах с Белль Марте с трудом удается держать себя в рамках приличий.
К Новому году мы все вернулись в Лондон, а наша жизнь – в привычную колею. Во время приемов я ловила себя на том, что выискиваю глазами аккуратную фигуру с серебряными волосами, однако, поскольку она не появлялась, я похоронила себя под грудой своих обязанностей и еще упорнее стала отдаваться занятиям, спасаясь в них от щемящей внутренней пустоты.
