Ричард вскоре вернулся. Она приподнялась, чтобы заговорить с ним неизвестно о чем, чтобы хоть что-то объяснить ему, но ее мозг отказывался переводить уэльские слова на французский язык.
А Ричард смотрел на красивую девушку, которую он только что ранил и которая едва не проткнула его сердце кинжалом. Как поступить с этим диким зверьком, обладающим человеческим разумом, коварством и умением ловко обращаться с оружием?
Любая женщина и, наверное, любой мужчина после свершенной подлости, окончившейся позорной неудачей, ползал бы по полу и лизал руки победителя, моля о пощаде.
А в глазах Элен, прозрачных, как озеро, отражающее хмурое осеннее небо, не было ни мольбы, ни раскаяния, а лишь мучительная боль.
И взгляд ее так же причинил ему неожиданную боль, как будто она снова ударила его кинжалом. Он видел такой взгляд у людей умирающих, сраженных наповал. Черт побери, где же Жиль? Он-то, наверное, знает, как остановить кровотечение. Он такой сведущий знахарь…
Элен, лежащая на полу, вновь содрогнулась, будто ледяной ветер коснулся ее. Ричард схватил меховое покрывало, которое только что спасло ему жизнь, и прикрыл им ее обнаженное тело. Он ощутил желание взять ее на руки, убаюкать, как дитя, но он сдержал свой порыв. Она хотела убить его! Что он — безумец, чтобы так слепо доверять ей, жалеть ее?
— Не надейся, что я прикажу казнить тебя тотчас же. Мне ты нужна живая… хотя бы на неделю…
Ему так трудно дался холодный, жесткий тон.
— Ричард! Бог мой, что случилось?
Ричард бросил небрежно через плечо появившемуся Жилю:
— Мы тут немного поспорили… кто лучше владеет кинжалом… Она проиграла.
Жиль с первого взгляда ошибочно оценил ситуацию — голая девчонка и такой же голый его господин. Склонившись над Элен, он заговорил на ее родном языке.
— Из ее раны так и хлещет кровь. Останови как-нибудь, пожалуйста, — вмешался Ричард.
Его раздражало, что он не понимал, что там втолковывает Жиль безумной девчонке.
Жиль поднял голову и посмотрел на господина.
— Ты серьезно задел ее кинжалом. — Лицо Жиля выражало озабоченность. — Крови в ней осталось немного. Она скоро истечет кровью и умрет. Может, так будет лучше, Ричард?
Взгляды мужчин встретились, и Ричард вдруг завертелся волчком и вонзил кинжал, который все еще держал в руке, в мягкое ложе, где, как ему казалось, совсем недавно его ждало наслаждение.
Он протыкал покрывала, простыни, перину и все не находил выхода обуревающей его ярости.
Жиль был достаточно хладнокровен, чтобы ничем не ответить на вспышку Ричарда. Он продолжал шептать певуче по-уэльски, и Элен ему ответила:
— Если надо… я буду жить… Я больше не буду воевать…
Что она задумала, Жилю было все равно. Он желал спасти хоть одну жизнь. Ведь это ему зачтется на том свете.
Но тут к ним приблизился Ричард. Кинжал был по-прежнему в его руке.
Жиль развернулся всем телом, готовый принять на себя удар, и Ричард разжал пальцы. Тогда Жиль продолжил свой монолог, обращенный к Элен:
— Ты не умрешь, я помогу тебе…
— А Ричард? — спросила она. — Я хочу слышать, что он скажет…
Ричард склонился над ней, и тогда Элен, извернувшись, бросила на него горсть тлеющего в очаге торфа, а сама упала в огонь.
Дым заволок комнату.
Ведьмы не горят и в воде не тонут. Огонь ее не берет.
— А нашего господина Господь уберег. Он сам был в огне, а ее зачем-то схватил на руки и спас. Ей бы лучше сгореть живьем — самое справедливое было бы для ведьмы наказание.
Голоса женщин, говоривших по-английски, доносились до нее сквозь пелену забытья.
Время текло нестерпимо медленно — все дни и ночи были бесконечными, — и Элен никак не могла различить, когда ночь сменяется днем.
Почему ее так мучит жажда и почему так жжет рана? Ей смутно виделось чье-то лицо, и этот человек подавал ей питье и тихо произносил какие-то успокаивающие слова.
Она едва могла раскрывать спекшиеся губы, чтобы проглотить хоть каплю, но он мягко настаивал и добивался своего.
Это был не отец ее — у голоса был странный, чужеземный акцент… Но где же тогда отец? И куда подевалась Тангуин? Только отец и Тангуин могли помочь ей, если только они вернутся из небытия.
На утро третьего дня Элен пробудилась от беспокойного сна, все еще одурманенная вином с какими-то травяными настоями, которыми ее щедро поили. Голова ее раскалывалась от боли, горло пересохло.
Приподнявшись на постели, она дотянулась до кувшина, стоящего на столике. Дрожащими руками она поднесла его ко рту, пока не напилась всласть, и поблагодарила неизвестно кого, что живительная вода оказалась под рукой.
Комната кружилась перед глазами. Элен вновь уронила голову на подушку, пытаясь вспомнить, где она и что с ней происходит.
И воспоминания внезапно накинулись на нее, как стая взбесившихся волков. Отец мертв, брат и жених тоже погибли в бою, мать умерла, и где Тангуин — одному Богу известно. А она — узница английской крепости и жива лишь по милости Ричарда Кента, злейшего врага своего, на жизнь которого неудачно покушалась.
С глухим стоном Элен вновь выпрямилась и, приподняв рубашку, начала осматривать свои раны. На ожогах сошли волдыри и появилась свежая розовая кожица, порез на бедре тоже начал затягиваться. Она будет жить, если только ее не замучают до смерти за покушение на английского наместника.
А как же Оуэн? Ведь она не использовала единственный шанс спасти Оуэна! Стоит ли ей припасть к ногам Ричарда и молить… о чем? О себе или о нем? Сможет ли она сторговаться с Ричардом Кентом, заплатив любую цену, но опять же за что? За свою никчемную жизнь или за Оуэна? Боже, сколько времени она потеряла, пребывая в забытьи!
До слуха ее донеслось бормотание за дверью, и женщина с подносом вошла в комнату. Дымящаяся миска густого горячего супа и кувшин со свежей водой — вот что предназначалось на этот раз для Элен.
Обе посудины с грохотом были поставлены служанкой на столик возле кровати.
Элен с какой-то слабой надеждой глядела на женщину. Насупленная, с сурово поджатыми губами, служанка явно не желала общаться с узницей. На вопрос, заданный по-французски, сколько Элен спала, женщина ничего не ответила. Хуже того, она его словно бы не слышала. Молча служанка повернулась к двери, собираясь уходить.
— Подожди, пожалуйста! — воскликнула Элен по-английски и на смеси двух языков повторила свой вопрос. Вдобавок она поблагодарила за то, что женщина ухаживала за ней, приносила еду и питье.
Служанка подняла руку вверх, растопырила пальцы и загнула два из них.
— Три дня, не считая сегодняшнего, ты была в лихорадке. И тебе, ведьма, повезло, что Ричард Бассет не оставил тебя подыхать, как ты того заслужила.
