Да, это были ее окна, высоко на стене, но они были достаточно большими: даже мужчина мог пролезть в них. Единственной преградой были тонкие решетчатые ставни, которые пропускали свежий ночной воздух в комнату. Но сейчас они были приготовлены для холодной погоды и могли задержать любого вора, даже меня, готового на всё. Однако страстное желание, как известно, иногда заменяет опыт.
Магазин рабов и двор когда-то были построены с соблюдением всех мер предосторожности, но с годами его владельцы стали менее внимательными и осторожными. Иначе они вряд ли допустили, чтобы виноградная лоза, создающая тень, ползла прямо по стене. Это была довольно хрупкая лестница, и она ужасно раскачивалась подо мною, когда я приближался к ставням. Затем я зацепился за выступ здания. Поспешность не всегда безопасна, но так или иначе я достиг своей цели.
Решетки под моей рукой начали поддаваться.
Я не священник, но все же уверен, что у Бога есть в сердце снисходительность к мятежности молодых людей. Иногда Он закрывает глаза на проступки, за которые старый человек был бы сурово наказан. Я верил в это, как бы это ни казалось фантастично, потому что сердцем чувствовал Его покровительство.
Или, возможно, это был не Бог, а что-то более волшебное и магическое — возможно, поцелуй, которым одарила меня моя мать в младенчестве как талисманом, когда она знала, что скоро умрет, и не могла оставить меня без своей защиты. Я не помнил этого поцелуя, но чувствовал какую-то сверхъестественную силу, которая помогала мне этой ночью. К тому же я был уверен, что если бы я вернулся в дом Хусаина в любое время, я снова был бы принят там без какого-либо наказания.
Действительно, моя уверенность могла распространяться и на это. Я снова и снова проигрывал события в своей голове, каждый день с этой ночи, отыскивая тот шаг, который был лишним. Но в ту минуту я верил, что оставил свободу, чтобы подчиниться своей собственной воле, чтобы делать все самому, самому устраивать свою жизнь в другом, более счастливом русле. Где же был тот момент, когда моя воля покинула меня, когда судьба взяла надо мною верх? Я не мог ответить на этот вопрос. Хусаин, я знаю, думает, что это случилось тогда, когда я вышел из-под его опеки. Но я так верил в себя, что ни минуты не сомневался тогда, что любое дело будет мне по плечу. Не сомневался я и сейчас, зная, что смогу открыть ставни, не разбудив никого.
София Баффо, как оказалось, спала этой ночью одна в той же самой огромной комнате. Она услышала, как я карабкался по лозе, проснулась и поняла, что это я, прежде чем я сам, собственной персоной, появился в проеме окна. Не желая выдать меня, она молча стояла у окна, как дорогая икона, и ждала меня, любуясь лунным светом. Вскоре она подала мне руку и помогла влезть в окно. Девушка улыбалась с удовольствием, когда приветствовала меня шепотом:
— Как приятно видеть вас снова, синьор Виньеро.
У меня не было времени, чтобы попросить ее называть меня «Джорджо». У меня была другая задача.
— Я пришел, чтобы спасти вас, — сказал я.
К моему удивлению, она повернулась и отошла от меня на несколько шагов, как бы заигрывая со мной.
— Но… но это невозможно, — ответила она.
— Нет. Это возможно. Я нашел превосходное место, где мы можем спрятаться. Старый грот совсем недалеко.
— У меня нет ни малейшего желания прятаться в холодном и сыром гроте.
— Это будет продолжаться совсем недолго, пока я не доберусь до Перы, найду наших соотечественников, чтобы они приехали за нами на лодке, и…
— Но, синьор Виньеро, я не могу. Я не могу лазать по стенам, как вы, словно муха. Вы же этим занимаетесь с самого первого дня нашего знакомства.
Сравнение с мухой было вовсе не то, что я ожидал услышать от нее в награду за мой подвиг, но я проигнорировал это.
— Вы можете, — настаивал я. Ведь я предлагал ей то, что она больше всего жаждала с нашей первой встречи. — Я помогу вам. Вы можете это сделать. Вы должны это сделать.
— Я не знаю, — сказала она. Это не значило, что она боялась или не доверяла мне, она просто не знала.
«Я не знаю». Я схватил ее быстро и крепко за талию (эта талия, о Боже! только одно прикосновение к ней заставило мои пальцы дрожать) и понес к окну.
София тихонько вскрикнула — от восторга? от страха? в знак протеста? — и стала вырываться из моих рук. Мне пришлось отпустить ее, чтобы никто не услышал нас.
— Синьор Виньеро, — сказала она, придя наконец-то к какому-то решению. — Вначале присядьте и позвольте мне рассказать вам кое-что. Позвольте мне рассказать, что случилось со мной сегодня.
— Расскажете позже, — я умолял, не приказывал. — Когда вы будете в безопасности и когда будет время.
— О нет, пожалуйста. — Ее решительность и настойчивость победили мою слабость. — Я просто должна вам это рассказать. Я переполнена впечатлениями, и мне не с кем было поделиться весь день. Я хотела рассказать Марии, но, кажется, они ее уже продали.
— Они продали Марию? — спросил я, и странное предубеждение нашло на меня. Я должен был купить эту женщину, Марию, пока у меня был шанс. Этот шанс больше никогда не повторится. Возможно, это было предупреждение, что все надо делать сразу и что второго шанса не бывает, но тогда я отказывался понимать это.
— Куда они ее продали?
— О, я не знаю, — ответила София. — Какому-то старому человеку, которому нужна была помощь по кухне. Я не знаю. Я не смогла понять ни слова из того, что они говорили. Я думаю, что очень непредусмотрительно с их стороны оставить меня без доверенного лица на целый день, когда я видела — о, такие чудеса! Пожалуйста, пожалуйста, садитесь и позвольте мне рассказать вам все, иначе я просто взорвусь. — Она потащила меня к дивану.
Здесь и в этот момент решилась моя судьба. Думаю, я даже чувствовал это. Когда дочь Баффо произнесла свою последнюю просьбу, ее красота и ее близость лишили меня всякой воли. Я чувствовал, как энергия и сила, которые помогали мне действовать в эту ночь, покидают меня, и я становлюсь слабым, безвольным и глупым. Возможно, просто Бог отвел от меня свое благословение или магическая сила материнского поцелуя перестала действовать. Мои ноги подкосились, и я присел, зачарованный ее голосом и чудесами, которые она описывала.
— Этим утром, после того как вы ушли, они посадили меня в закрытые носилки и понесли куда-то — сама не знаю куда. Единственное, что я могу сказать: на земле нет места, похожего на это. Мне даже показалось, что это место было не на земле, что носильщики были ангелами и что я на несколько часов оказалась на небесах.
Вначале я чувствовала и слышала толпу, и я не смела выглянуть, потому что знала, что это может рассердить господина. Кроме того, я немного боялась толпы, потому что она была шумная и грубая. Но вскоре я поняла, что количество людей уменьшается. Те люди, голоса которых я слышала теперь, казались более спокойными и уважительными друг к другу, как будто мы приближались к месту поклонения святым. И тогда я осмелилась немного отдернуть занавес и осмотреться.