Томас внимательно посмотрел на нее и улыбнулся.
– Да, понимаю, – хрипло прошептал он. Мадлен в смущении потупилась:
– Да, только однажды... Поэтому я ужасно боялась... что не получится.
Томас снова погладил ее по волосам:
– Это было замечательно, Мэдди.
– Значит, тебе понравилось?.. Томас улыбнулся:
– Мне все в тебе нравится.
Мадлен тихонько рассмеялась. Она прекрасно знала, что Томас всегда говорит то, что думает. И ей вдруг захотелось крепко обнять его и прижаться к нему.
– И ты тоже мне нравишься. Ужасно нравишься, Томас. Он осторожно провел ладонью по ее щеке, и Мадлен, наслаждаясь этой лаской, прикрыла глаза. Потом, снова взглянув на Томаса, с надеждой в голосе спросила:
– Значит, теперь ты согласишься стать моим любовником?
Томас лукаво улыбнулся:
– Да, теперь соглашусь. – Помолчав, он добавил: – Но мне бы не хотелось торопиться.
«Почему он так сказал? – думала Мадлен. – Может, из-за своей ноги? Ничего, со временем перестанет стесняться». Она решила, что сейчас не стоит с ним спорить.
Томас поерзал на стуле, и Мадлен поняла, что ему стало неловко: ведь он по-прежнему был обнажен от пояса до бедер.
– Пойду приведу себя в порядок, – сказала Мадлен вставая. – А потом мы поужинаем. – Оправив юбки, она подняла с пола передник и перебросила его через спинку стула. – Я встречалась с Ротбери. Очень интересная встреча... Расскажу тебе о ней за ужином. Этот человек – паук, Томас.
Он хмыкнул и принялся натягивать брюки.
– Паук? А я думал, барон тебе понравится. Мадлен посмотрела на него с удивлением:
– Если бы барон не занимался неблаговидной и незаконной деятельностью и если бы жил во Франции, думаю, он мог бы мне понравиться. Но не здесь.
– Не здесь? – переспросил Томас.
«И не сейчас», – мысленно добавила Мадлен. Ею вновь овладело замешательство: она не понимала своего отношения к Томасу. С тех пор как Мадлен с ним познакомилась, ее мнение о нем и отношение к нему менялось несколько раз. Решив пока не ломать над этим голову, она сказала:
– Не помешаешь соус? Не хочется, чтобы он пригорел. Томас кивнул:
– Да, конечно. Помешаю.
Мадлен уловила в его интонации некоторое недоумение, но сделала вид, что ничего не заметила. Перехватив волосы лентой, она направилась к двери, но тут же остановилась и, обернувшись, с беспокойством посмотрела на Томаса.
– По-моему, он что-то заподозрил. Потому что сказал, что расспрашивал о тебе в Истли, но якобы там никто тебя не знает.
Мадлен не хотелось, чтобы Томас подумал, что она не доверяет ему, однако она надеялась услышать какие-то объяснения. Но Томас молчал. Молчал, уставившись в пол.
– Видишь ли, Мадлен, – пробормотал он наконец, – из-за своего увечья я стал затворником и почти никого в Истли не знаю. Меня, разумеется, тоже знают очень немногие. К тому же я живу на окраине городка и практически не выхожу из дома. Поэтому неудивительно, что барону ничего не удалось обо мне узнать!
Ему было необыкновенно трудно произносить эти слова, и Мадлен прекрасно его понимала. Решив прекратить разговор на эту тему, она лишь осмелилась спросить:
– Тебя совсем не беспокоит то, что барон тебя подозревает?
Томас отрицательно покачал головой:
– Абсолютно не беспокоит. Барон нервничает, но вряд ли он что-то знает. Во всяком случае, он не знает ничего определенного.
Мадлен немного помолчала, прислушиваясь к стуку дождя по крыше. Потом вновь заговорила:
– Томас, а когда ты мне расскажешь, что случилось с твоими ногами?
Он в задумчивости провел ладонью по подбородку:
– Скоро расскажу.
Мадлен взглянула на него с ласковой улыбкой и прошептала:
– А ты сыграешь со мной вечером в шахматы?
Томас наконец-то поднял голову, и взгляды их встретились.
– Непременно сыграю, Мадлен. Интересно, сколько тебе потребуется партий, чтобы меня обыграть?
Она снова улыбнулась:
– Мне начинает казаться, что очень много. Да, Томас, очень много...
Близилось Рождество, и в Уинтер-Гарден повсюду чувствовалось радостное возбуждение – обитатели городка готовились к празднику. На площади постоянно исполнялись рождественские гимны для прохожих, желавших послушать, в церкви звонили в колокола, а дети хлопали хлопушками и собирали ветки сосен и остролиста, чтобы сделать из них венки и повесить над каминами и дверьми.
Мадлен приготовила французское угощение – шоколадные конфеты в форме шариков; она намеревалась подарить их своим знакомым. Некоторые из них принимали конфеты с удовольствием и искренне благодарили за подарок. Другие поручили принять подарки своим дворецким – именно так поступили леди Клер и миссис Беннингтон-Джонс; причем ни той ни другой якобы не было дома. Дездемона, очевидно, тоже пряталась, но ей было проще: беременность – великолепный предлог для того, чтобы уклониться от встречи с визитером.
Мадлен с Томасом продолжали свое расследование, но особых успехов не добились. После знакомства с бароном прошло уже две недели, и за это время они не узнали ничего нового. Несколько раз они среди ночи ходили по знакомой тропинке к озеру, но не заметили ничего подозрительного. Мадлен чувствовала, что Томас не очень-то торопится закончить расследование, и не могла понять, в чем причина подобной медлительности. Она долго об этом размышляла и в какой-то момент вдруг поняла, что ей тоже не хочется спешить. С каждым днем Мадлен все больше привыкала к Томасу. Да и Англию она очень любила, считала ее своей родиной и была рада любому предлогу, чтобы оставаться на английской земле как можно дольше.
За последние две недели она очень сблизилась с Томасом – в самом обычном значении этого слова. Долгие часы они проводили вместе: читали или писали письма в приятной тишине, гуляли по городку либо наносили визиты немногочисленным знакомым и почти каждый вечер играли в шахматы либо просто беседовали. Томас пока еще не рассказывал ей о своей личной жизни – а она не расспрашивала, – однако частенько рассказывал о своем сыне, которого очень любил. Мадлен ужасно хотелось расспросить Томаса о тех годах его жизни, которые причинили ему страдания, но что-то – она сама не знала, что именно, – заставляло ее удерживаться от вопросов. Впрочем, она понимала, что со временем он обязательно обо всем ей расскажет. Мадлен почему-то была уверена: им еще долго жить под одной крышей; это ее нисколько не беспокоило, у нее не было ни малейшего желания расставаться с Томасом.
Беспокоило ее совсем другое: хотя Мадлен жаждала стать любовницей Томаса, ей вовсе не хотелось к нему привязываться, тем более влюбляться в него. Это могло бы причинить ей боль при расставании, да и ему тоже. Мадлен пока не знала, насколько глубоки его чувства к ней, но начала подозревать, что у Томаса весьма серьезные намерения. Иногда, когда она ловила на себе его любящий взгляд, ей даже становилось не по себе. При этом черты его лица как бы смягчались, а в глазах отражались те мысли и чувства, которые он не желал высказывать.
