На ее тело обрушился бушующий шквал огня, и она безропотно отдалась его власти. Кружение пальцев делалось все неистовее, пока весь мир не сузился до руки Роуэна. Теряя контроль над своим телом, не имея сил ничего остановить и выразить свои чувства, Гейл в онемении прильнула к нему.
И, открыв глаза, приняла все как есть.
Ее мир взорвался внутренним огнем, трансформировавшимся в кристалл экстаза, распавшийся в ней на мелкие осколки. Обдаваемая волнами, она выкрикнула имя Роуэна, но не вполне была уверена, свой ли голос слышала. Волны пошли на убыль, сменившись восхитительным сиянием.
Прошло несколько мгновений, прежде чем она вновь обрела чувство реальности и увидела, что Роуэн держит ее, целуя в щеку и гладя волосы.
— Ну? — тихо спросил он.
— Вы все еще одеты, доктор Уэст.
Рассмеявшись, он поцеловал ее и сел.
— Я могу это поправить, если у вас есть силы. Но если предпочтете подождать…
Игнорируя дрожь в ногах, Гейл с проворностью кошки приняла сидячее положение. Охваченная новым возбуждением, она принялась расстегивать его белую полотняную рубашку, но в какой-то миг утратила рвение, отвлеченная жаром его тела, ощущаемым сквозь тонкую преграду ткани. Как будто прикоснулась сквозь муслин к горячей стене. А при виде темной поросли на его груди почувствовала, что близка к обмороку.
Пришедшие ей на смену руки Роуэна быстро доделали работу, не замедляясь ни на секунду, чтобы поберечь пуговицы. Она откинулась назад, наблюдая, как Роуэн раздевается.
«Скромность. Мне следовало бы проявить скромность. Но я, похоже, не могу оторвать от него глаз. Где моя девичья скромность, которая должна заставить меня закрыть лицо, покраснеть или отвести взгляд? Ничего нет. Боже, какой он красивый…»
Кожа, мускулы и восхитительный ответ на ее вопрос… ровный темный покров завитков на груди, сужающийся книзу в соблазнительную линию, исчезающую за поясом.
Человек сделан из кожи, мышц, нервов, сухожилий и костей, но по мере того, как Роуэн обнажался перед ней, Гейл затруднялась ответить, как женщина могла подготовиться к этой реальности. Бугрящиеся мышцы и поджарые контуры, резко контрастировавшие с мягкостью ее линий, пульсировали силой. При виде его размеров, выходящих за рамки ее представления, она невольно задумалась о собственной вместимости.
«Я сходила с ума от одного пальца, что будет со мной, если он войдет в меня весь? Ни одна статуя или картина в музее не дает и отдаленного представления о реальности».
Он выглядел как оружие, а для ее восторженных глаз — еще и как настоящее произведение искусства.
— Я никогда еще не раздевался под таким пристальным наблюдением женщины.
— И тебе это… не нравится?
— Напротив. Очень даже нравится.
— Ты посрамил все картинки в моих книгах, Роуэн. Я… как будто впервые вижу мужчину. Нет, я, конечно, не видела, но «Исследование физиологии мужчины» Хантера давало мне уверенность в обратном.
Он улыбнулся:
— Что ты хочешь, Гейл? Я могу немного посидеть здесь, но рискую простыть.
— Я хочу до тебя дотронуться.
Она протянула руку к его груди, чтобы насладиться волосяной порослью, щекочущей кончики пальцев, но больше — твердыми мускулами и кожей. Растопырив пальцы, она, не теряя времени, водила ладонями по его телу, получая удовольствие от каждого прикосновения.
Его соски, почти коричневого цвета, были гораздо меньше ее собственных. Скользнув по ним ладонями, она улыбнулась, когда они затвердели. В голове тотчас возникла сразу сотня новых идей, и она сосредоточенно прикусила губы.
«Он — как я. Другой, конечно, но его тело реагирует в точности, как мое. Я должна повторять то, что он делал со мной, и вызывать его реакцию».
Она исследовала его и играла, и он не противился, целуя ее при случае, но она старалась увернуться, не желая завершать знакомство с каждой точкой и сочленением его существа. Когда Гейл наклонилась над ним, рассыпав по его бедрам волосы, он дернулся и вздрогнул всем телом.
«Ну, ты и плутовка, Гейл Реншоу! Господи, спаси и сохрани! Как бы со мной не случился сердечный приступ, если будешь продолжать в том же духе».
Расставив ноги, она оседлала его колени, в ответ он скрипнул зубами.
— Хм…
Ему еще никогда не приходилось видеть такую естественную, как у нее, чувственность.
Не в силах больше оттягивать момент, Роуэн бережно сместил ее с себя и уложил на матрас, открыл жестяную коробку на тумбочке и поежился от холодного прикосновения презерватива.
«Скоро согреешься, мальчик. Согреешься, зароешься и ослепнешь. Слава тебе, Господи!»
Проверив ее готовность, Роуэн замер. На краю погибели, такой же верной, как восход солнца, у него была секунда, чтобы оценить момент, но страха он не почувствовал. Гейл с закинутыми назад руками и горящими желанием фиалковыми глазами — этот момент он никогда не забудет. Роуэн ласкал и дразнил ее до тех пор, пока она не стала извиваться и молить его о большем.
Намереваясь доставить ей максимальное удовольствие, он сознавал, что может быстро потерять над собой контроль, потому что слишком давно не имел женщин.
— Тебе… может… быть… немного… больно…
— Я доверяю тебе.
Раздвинув шире ноги, она приподняла ему навстречу бедра, и Роуэн поддался первобытному инстинкту взять то, что предлагают. И взял ее одним медленным, но решительным движением, лишившим ее девственности. И оба они ахнули, хватая ртом воздух.
Ему пришлось собрать в кулак всю свою волю, чтобы оставаться еще некоторое время неподвижным, давая ее телу возможность привыкнуть. Восстав против вторжения, ее мышцы то сжимались, то расслаблялись, пока, горя огнем, растягивались, приспосабливаясь к новой ситуации.
Она поцеловала его в плечо, и по ее щеке скатилась одинокая слеза.
— Роуэн? Думаю, целоваться мне нравится больше.
Роуэн улыбнулся и застонал в матрас, оценив ее деликатный юмор. Подняв голову, обнял руками ее лицо, желая утешить.
— Потерпи. Худшее позади. Теперь все изменится к лучшему.
С этими словами Роуэн начал медленно двигаться и целовать ее, чтобы расслабилась. Когда Гейл расслабилась, он ощутил прилив облегчения. Она обхватила его ногами, и ее поцелуи наполнились новой страстностью, вознесшей их вверх по спирали желания. Вскоре они оба двигались в заданном ритме, и на смену боли пришло удовольствие. Поражаясь плотному захвату и быстроте, с какой страсть вновь завладела Гейл, Роуэн наслаждался каждым движением.
В то время как Гейл постигала парадокс покорения и покорности. Ее тело, предав разум, отказывалось ждать, когда она опишет или попытается осмыслить происходящее. Внутри ее зрело новое зерно раскаленного докрасна возбуждения, только на этот раз она знала, какой будет кульминация, и приветствовала разгоравшийся огонь.
