Улыбка Тернера переросла в безудержный смех.
— Ох, Миранда, — сказал он, вытирая глаза. — Ты — бриллиант чистой воды!
Когда он, наконец, успокоился, то заметил, что она уставилась на него, как на сумасшедшего. Он подумал было согнуть пальцы на подобие когтей и рыкнуть, чтобы рассмешить ее, но не был уверен, что это не укрепит ее в мысли о его сумасшествии. Поэтому он только смотрел и улыбался.
Она покачала головой.
— Я не понимаю тебя.
Он промолчал, не желая, чтобы беседа перешла в серьезное русло. Миранда снова вернулась к своей книге, а он занялся подсчетом секунд до того, как она перевернет страницу. Когда счет перевалил за минуту, Тернер криво ухмыльнулся.
— Трудно читается?
Миранда медленно опустила книгу и направила на него убийственный взгляд.
— Прошу прощения?
— Много сложных слов?
Она молча уставилась на него.
— Ты за все это время ни разу не перевернула страницу.
Она издала какой-то возглас и с большим значением перевернула страницу.
— Книга на английском или греческом?
— Извини?
— Если книга на греческом — это могло бы объяснить твою скорость.
Миранда улыбнулась.
— Или ее отсутствие, — пожал он плечами.
— Я читаю на греческом, — отрезала она.
— Да, и это очень примечательно.
Она посмотрела вниз на свои руки. Они стискивали книгу так сильно, что суставы побледнели.
— Спасибо, — выдавила Миранда.
Но он еще не закончил.
— Необычно для женщины, тебе так не кажется?
На сей раз, она решила проигнорировать его.
— Оливия не может читать на греческом, — сказал он значимо.
— У Оливии нет отца, который считал бы знание греческого обязательным, — сказала она, не задумываясь. Миранда попыталась сконцентрироваться на словах сверху новой страницы, но они не имели никакого смысла, поскольку начало предложения было на предыдущей.
Она направила палец в книгу, продолжая симулировать чтение, раздумывая над тем, как вернуться к предыдущей странице так, чтобы он этого не заметил. В прочем, какое это имело значение? Она сильно сомневалась, что ей удастся сконцентрироваться на чтении, когда он так пристально рассматривает ее из-под полуопущенных век. Его взгляд заставил ее кровь быстрее бежать по венам, и она почувствовала легкую дрожь возбуждения, что ее очень удивило, ведь он так раздражал ее своим поведением.
Она была уверенна, что у него не было намерения соблазнить ее, но чувствовала себя именно так.
— Очень специфический талант.
Миранда поджала губы и посмотрела на него.
— Да?
— Читать, не перемещая глаз.
Она досчитала до трех перед тем, как ответить.
— А еще некоторые из нас, не бормочут слова, которые читают, Тернер.
— Тушé, Миранда. Я знал, что в тебе еще есть огонь.
Ее ногти впились в обивку сиденья. «Один, два, три». Нужно продолжать считать. «Четыре, пять, шесть». Но по этой методике ей придется считать до пятидесяти, пока она успокоится.
Тернер видел, что она слегка двигает головой в непонятном ему ритме.
— Что ты делаешь?
«Восемнадцать, девятнадцать».
— Что?
— Что ты делаешь?
«Двадцать».
— Ты начинаешь меня раздражать, Тернер.
— Я всегда такой. — Он усмехался. — Я думал, что ты ценишь постоянство в людях. Теперь скажи, что ты делала? Твоя голова так любопытно покачивалась.
— Если тебе так хочется знать, — процедила она, — я считала в уме, в попытке сдержать себя.
Он разглядывал ее в течении нескольких секунд.
— Страшно подумать, что ты могла мне сказать, если бы перестала считать.
— Я теряю терпение.
— Нет! — протянул он, с ложным недоверием.
Она подняла книгу, пытаясь отгородится от него.
— Оставь в покое эту отвратительную книгу, Миранда. Мы оба знаем, что ты ее не читаешь.
— Оставь меня в покое! — наконец взорвалась она.
— До какого числа ты дошла?
— Что?
— Число? Ты сказали, что считала, дабы не оскорбить мою чувствительность.
— Я не знаю. До двадцати или тридцати. Не знаю. Я перестала считать примерно четыре оскорбления назад.
— Всего до тридцати? Ты лгала мне, Миранда. Думаю, что ты вообще не теряла своего терпения.
— Да… я, какое это имеет значение... — бормотала она.
— Я так не думаю.
— Aaaaргх! — Она кинула в него книгу, со стуком ударившую его по голове.
— Ай!
— Не будь ребенком.
— Не будь тираном.
— Прекрати понукать мной!
— Я не понукал тебя.
— О, Тернер, я тебя умоляю...
— Хорошо, — признал он раздраженно, потирая ушибленное место. — Я провоцировал тебя. Но я не сделал бы этого, если бы ты не игнорировала меня.
— Извини меня, но я думала, что ты хочешь, чтобы я игнорировала тебя.
— Откуда, черт побери, у тебя такая мысль?
Рот Миранды открылся от удивления.
— Ты ненормальный? Ты избегали меня как чумы в течение, по крайней мере, двух недель. Ты даже избегал встреч со своей матерью лишь затем, чтобы не видеть меня.
— Это неправда.
— Скажи это своей матери.
Он вздрогнул.
— Миранда, я хочу, чтобы мы были друзьями.
Девушка покачала головой. Существуют ли более жестокие слова?
— Это невозможно.
— Почему?
— Потому что так не бывает, — сказала Миранда, всеми силами пытаясь сдержать дрожь в голосе. — Ты не можешь целовать меня, а затем говорить, что желаешь быть моим другом. Ты не можешь оскорбить меня сильнее, чем сделал это у Уортингтонов, а затем утверждать, что я тебе нравлюсь.
— Мы должны забыть то, что случилось, — сказал Тернер мягко. — Мы должны оставить все в прошлом, если не ради нашей дружбы, то хотя бы ради моей семьи.
— Ты можешь сделать это? — потребовала Миранда. — Ты действительно можешь забыть? Я не могу.
— Конечно, ты сможешь, — сказал он, с преувеличенной легкостью.
— Мне не хватает твоей изощренности, Тернер, — покачала головой Миранда и добавила горько, — или, возможно, я не так мелочна, как ты.
— Я не мелочен, Миранда, — выпалил он. — Я благоразумен. Видит Бог, хоть один из нас должен сохранять благоразумие.
Ей было жаль, что она не могла сказать ничего такого, что заставило бы его замолчать. Ей было жаль, что у нее не было аргументов, повергнувших бы его на колени и заставивших дрожать в грязной куче патетической гнили. Вместо этого Миранде приходилось бороться с собой и закипающими на глазах злыми слезами. И она даже не была уверена, что ей удастся скрыть их, поэтому она отвернулась к окну и начала считать проплывающие мимо дома. Ей хотелось оказаться где-нибудь в другом месте.
Не важно где.
И это было хуже всего, потому что за всю свою жизнь, даже имея более симпатичную, богатую и общительную лучшую подругу, Миранда никогда не хотела быть кем-то другим.
