* * * * *
Тернер не раз совершал в своей жизни поступки, которыми не был горд. Он пил так, что его рвало на бесценные ковры. Он играл в азартные игры, ставя на кон деньги, которых не имел. А однажды, пьяный, он бездумно выделывал такие выкрутасы на своей лошади, что она несколько недель хромала.
Но никогда он не чувствовал себя таким подлецом, как сейчас, глядя на профиль Миранды, решительно повернутый к окну.
Так бесконечно далека от него.
Он долго молчал. Они выехали из Лондона, проехали предместья, в которых дома были на большем отдалении друг от друга, и наконец, карета покатила по открытому пространству.
Миранда ни разу не посмотрела на него. Тернер знал это, потому что наблюдал за ней.
Не в силах больше вынести и четверть часа этой гнетущей тишины, и неизвестности того, почему она так упорно хранит молчание, Тернер заговорил.
— Я не хотел оскорбить тебя, Миранда, — сказал он спокойно. — Но я знаю, что это было бы большой ошибкой. Соблазнить тебя - было бы огромной ошибкой.
Она не повернулась, но он услышал ее слова.
— Почему?
Тернер уставился на нее в недоумении.
— О чем ты говоришь, Миранда? А как же твоя чертова репутация? Если станет известно, хоть слово о нас — ты будешь погублена.
— Или тебе придется жениться на мне, — сказала она низким, дразнящим голосом.
— У меня нет ни малейшего желания жениться. И ты об этом знаешь. — Тернер прикрыл глаза, прося у Бога прощение за эту ложь. — Я не хочу жениться ни на ком, — объяснил он. — Ты же знаешь.
— Знаю, что? — ответила девушка, обернувшись, и ее глаза полыхнули яростью, — То, что... — Она резко замолчала, сжала губы и скрестила на груди руки.
— Что? — потребовал он.
Миранда отвернулась к окну.
— Ты все равно не поймешь. — И добавила. — Да ты и слушать не захочешь.
Ее высокомерные слова впивались иглами в его кожу.
—О, пожалуйста, злость тебе не к лицу.
Она резко повернулась.
— И что прикажешь делать? Как ты думаешь, что я чувствую?
Его губы дернулись.
— Благодарность?
— Благодарность?
Он откинулся назад. Его поза была вызывающей.
— Я мог обесчестить тебя, как ты знаешь. Легко. Но я этого не сделал.
Она выдохнула, отпрянув, и сказала безжизненным голосом.
— Вы омерзителен, Тернер.
— Я всего лишь говорю правду. Ты догадываешься, почему я не пошел дальше? Почему не сорвал с тебя ночную рубашку и не взял тебя там же, на диване?
Ее глаза расширились, дыхание стало прерывистым. Он обзывал себя неуклюжим, тупым и мерзким, но не мог остановиться, не мог перестать глупо надеяться, что она, черт побери, наконец-то поймет. Она должна понять, кем он действительно был, на что он был способен, и на что нет.
Он поступил так из благородных побуждений, а она не была даже благодарна?
— Я объясню тебе,— прошипел он. — Я не пошел до конца из уважения к тебе. И я скажу еще кое-что... - Он замолчал и чертыхнулся, увидев, что она смотрит на него с вызовом, провокационно, говоря всем своим видом: «Ты сам не веришь в то, о чем говоришь».
Это и было проблемой. Он прекрасно осознавал, что хочет сказать, как сильно он ее желает. И что, если бы, в тот день, они не были в доме его родителей, возможно, он не смог бы остановиться.
Но она не должна узнать этого. Он не хотел, чтобы у нее появилась такая власть над ним.
— Поверь мне, — пробормотал он больше себе, чем ей. — Я не хотел разрушить твое будущее.
— Оставь мое будущее мне, — ответила она сердито. — Я знаю, что делаю.
Он презрительно фыркнул.
— Тебе двадцать лет. И ты думаешь, что все знаешь?
Она впилась в него взглядом.
— Когда мне было двадцать, я тоже думал, что знаю все. — Тернер пожал плечами.
Ее глаза погрустнели.
Тернер попытался не обращать внимания на скручивающийся в его животе комок вины. Ведь у него нет причин чувствовать себя виноватым, да и вообще, все это было смехотворно. Не будет же он осуждать себя за то, что не лишил ее невинности. Все, что он придумал сказать, было:
— Когда-нибудь, ты будешь благодарить меня за это.
Она посмотрела на него с удивлением.
— Ты говоришь, как ваша мать.
— А ты становишься дерзкой.
— И ты обвиняешь меня в этом? Ты, который обращается со мной, как с ребенком, хотя прекрасно знаешь, что я — женщина.
Сгусток вины обретал щупальца.
— Я способна принимать свои собственные решения, — сказала она вызывающе.
— Похоже, что нет. — Он наклонился вперед, и опасная вспышка сверкнула в его глазах. — Или ты, действительно, позволила бы мне на прошлой неделе стащить сорочку и целовать свои груди?
Она густо покраснела от стыда, и, дрожа, спросила,
— Не хочешь же ты сказать, что это — исключительно моя ошибка?
Он закрыл глаза и зарылся пальцами обеих рук в волосы, понимая, какую глупость он только что сказал.
— Конечно, это не твоя ошибка, Миранда. Пожалуйста, забудь, что я сказал.
— Точно так же, как ты хочешь забыть, что целовал меня? — Ее голос был лишен каких-либо эмоций.
— Да. — Он посмотрел в ее глаза и увидел пустоту, которой там прежде не было, он никогда не видел подобного выражения на ее лице. — О, Боже, Миранда, не делай этого.
— Не делай этого, сделай то, — взорвалась Миранда. — Забудь то, помни об этом. Реши уже, Тернер, чего же ты все—таки хочешь! Но, судя по всему, ты и сам этого не знаешь.
— Я на девять лет старше тебя. — сказал он резко. — Не говори со мной снисходительно!
— Мне очень жаль, Ваше Высочество!
— Не надо так, Миранда.
И вдруг Миранда, только что печальная и замкнутая, внезапно взорвалась.
— Прекрати указывать мне, что делать! Разве я заставляла тебя целовать меня? Да, я хочу тебя. Будешь утверждать, что не желаешь меня? Ты хочешь меня и знаешь об этом. Я не настолько наивна, чтобы не понимать этого, и тебе не удастся меня разубедить!
Тернер не мог перестать смотреть на нее и прошипел:
— Ты не понимаешь о чем говоришь.
— Нет, я знаю! — Ее глаза вспыхнули, а руки сжались в кулаки.
У Тернера вдруг появилось предчувствие, что это именно тот момент, которого он опасался. Все зависело от того, что сейчас произойдет. Он чувствовал, что чтобы они сейчас не сказали друг другу — добром это не кончится.
— Я прекрасно знаю, что говорю, — повторила Миранда. — Я хочу тебя.
Его тело напряглось, а сердце загрохотало в груди. Но он должен был положить этому конец.
— Миранда, ты только думаешь, что хочешь меня, — сказал он быстро. — Ты просто никогда не целовалась с кем-нибудь еще...
— Не надо говорить за меня. — Она окинула его горящим от желания взглядом. — Я знаю, что я хочу. Тебя.
Его голос выходил из-под контроля, а ему следовало быть спокойным для того, что он собирался сказать. — Нет, ты ошибаешься. Это — простое увлечение.
