Удивительно, но он понимал, как обстоятельства могут создать иллюзию логичности и правильности, когда на самом деле все совсем не так. Но… она солгала относительно самого главного – того ключевого факта, который стал его якорем, стержнем, вокруг которого вращалась его вселенная. Теперь этого стержня больше не было.
– Мое появление могло показаться даром судьбы. Но почему ты не открыла мне правду, когда Берк уехал?
– Я хотела, но ты казался таким счастливым, считая меня своей женой. – Она опустила глаза на скомканный шарф. – Я переживала за тебя, думая о том, какова будет твоя реакция, когда ты осознаешь, что ты один и не помнишь, кто ты.
Она не зря переживала, но он считал, что проще было бы принять с самого начала тот факт, что они не знакомы друг с другом. В тот момент, когда он очнулся, еще пропитанный соленой влагой моря, он сразу, без оговорок и сомнений, поверил в то, что они женаты. И вскоре он уже начал чувствовать, что больше ничего ему знать не нужно.
Теперь многое из того, что казалось загадочным, обрело смысл. Неудивительно, что она ничего не знала о его прошлом, его семье, его занятиях. Возможно, это удар по голове сделал его таким доверчивым. Иначе нельзя понять, отчего он принимал на веру ее объяснения. Оглядываясь назад, он поражался тому, что не пытался ни о чем допытаться.
– Почему ты назвала меня Адамом?
– Адам – первый человек, и с этим именем, как мне показалось, ты чувствовал себя уютно. – Она вздохнула. – Я продолжала надеяться, что память вернется к тебе и тогда я смогу во всем признаться. Если бы память вернулась к тебе на следующий день или через день, то моя ложь не имела бы уж такого большого значения. Я могла бы придумать более или менее правдоподобное объяснение моей лжи. Но чем дольше я притворялась, тем труднее становилось сказать тебе правду.
Итак, он был безымянным странником, живущим за счет женщины, которая нуждалась в защите от негодяя. Он посмотрел на свои мозолистые руки. Не похожи они на руки джентльмена. Сознание того, что он мог быть садовником или матросом, не удручало его. Что его удручало, так это незнание того, кто он такой.
– Завтра я уеду, хотя мне придется попросить у тебя одежду, поскольку своей у меня нет. – Он издал звук, больше напоминающий хриплый лай, чем смех. У него ничего не было, он ничего не знал, он был никем.
– Нет! – Она в ужасе уставилась на него. – Я с удовольствием дам тебе одежду и деньги, но куда ты пойдешь? Что ты будешь делать?
– Понятия не имею. Но будь я проклят, если останусь сидеть на твоей шее, как нищий, клянчащий подаяния.
– Ты не нищий! – воскликнула она. – Ты мой друг. Здесь тебе всегда рады.
– Твой друг?.. – Онемение, которое началось с области солнечного сплетения, распространялось по телу, растворяя силу и счастье, которое он познал с Марией. – Я думал, что я тебе гораздо ближе, чем просто друг. Теперь я понимаю, почему ты избегала моей постели.
– Я пыталась быть благоразумной, – прошептала она.
Он пристально смотрел ей в лицо.
– Почему ты сегодня передумала? Глупо было отдавать свою девственность чужаку.
– Ты мне больше не чужой. – Она густо покраснела. – И сегодня я хотела тебя так сильно, что мне было наплевать на последствия.
Он счел ее замечание лестным для себя, но ее слова стали для него и ушатом холодной воды.
– А если последствия включают ребенка?
Она побелела как снег.
– Я… я ни о чем таком не думала, только о том, как хочу тебя.
– Дети – стандартное последствие близости. На самом деле ради рождения детей все и происходит. – Он окинул взглядом сад, который больше не был его садом. – Если ты беременна и я уйду, ты можешь сказать соседям, что я умер. Тебя будут считать вдовой. Я обещаю не возвращаться, чтобы не осложнять тебе жизнь.
– Я не хочу, чтобы ты уходил! – В глазах ее блестели слезы.
Он снова испытующе посмотрел ей в лицо. Возможно, он должен прийти в ярость от ее лжи, но сейчас ему было просто грустно, очень грустно. Теперь он понимал, как она, начав с одной маленькой удобной лжи, утратила контроль над тем, что происходит. Теперь ее искаженное мукой лицо было кристально честным. И страсть ее была настоящей. И все же раньше он целиком ей доверял, не усомнившись ни в одном ее слове, а теперь слепо доверять ей так, как раньше, он больше не мог.
Однако он продолжал ее желать. Он сжал ее левую руку. Пальцы у нее были холодными.
– Если ты хочешь, чтобы я остался, мы можем обратить твою ложь в правду. Гретна-Грин недалеко отсюда.
Она прикусила губу.
– Я мечтала бы об этом, но что, если у тебя уже есть жена?
Адам почувствовал себя так, словно ему нанесли смертельный удар. Он мог быть женат на другой женщине?
– Я… У меня не было времени об этом подумать.
– Ты так естественно вписался в роль мужа, что я невольно задалась вопросом, не женат ли ты. – Она скривила губы. – Скорее ты женат, чем холост. Ты слишком хорош собой и слишком великодушен, чтобы девушки за тобой не охотились. Если ты женат на маленькой блондинке, похожей на меня, то я могла даже показаться тебе знакомой.
Еще одна порция лести, но он никак не мог выйти за пределы осознания того, что у него нет ни пенни за душой, ни даже рубашки, чтобы прикрыть наготу. Он потер виски. Голова начала гудеть. Еще немного, и сосуды лопнут, не выдержат напряжения.
– Я не могу представить, что у меня есть еще одна жена. Это для меня слишком.
Мария сжала в кулаке шарф.
– Я все время представляла себе женщину, которая тебя ждет, жену, отчаянно желающую твоего возвращения. И еще, возможно, детей. Как могу я выйти за тебя, зная, что у другой женщины сердце разбито от горя? Дело не только в том, что ты стал бы двоеженцем, просто поступить так было бы неправильно.
Он чувствовал себя почти больным. О детях он тоже не думал. Хотя он вполне мог бы иметь жену и маленьких детей.
– Если у меня есть дети, конечно, я не могу сознательно их бросить. Но что, если я так никогда и не вспомню, кто я такой? Я должен прожить всю жизнь в одиночестве?
– Я много об этом думала. – Она робко улыбнулась. – С тех пор как с тобой случилось несчастье, прошло не так уж много времени. Тот факт, что ты видишь сны, которые могут быть воспоминаниями, наводит на мысль, что ты скоро можешь вспомнить, кто ты такой.
Он думал об этих снах. Где-то в глубинах памяти таится правда о его прошлом. Все, что от него требуется, – это извлечь эту правду.
– Сколько я должен ждать, пока мне будет позволено жить?
– По-моему, человек может считаться пропавшим без вести семь лет, и лишь после этого его признают мертвым, – неуверенно сказала она. – Если по истечении семи лет ты так и не узнаешь, кто ты и откуда родом, ты сможешь с полным правом считать свою новую жизнь той единственной, какая у тебя есть.
