Она наслаждалась прогулкой, тем более что разговор шел серьезный, без тени флирта, и была явно раздосадована, когда показались ворота Гроув-Холла.
– Мы еще увидимся до званого ужина? – спросил Стивен.
– Боюсь, что нет.
– Корделия.
– Да?
– Нет, ничего.
Они посмотрели на Гроув-Холл. В доме светились три окна на первом и два – на втором этаже.
– Дядя Прайди работает над своей книгой.
Они пошли по посыпанной гравием дорожке. Было очень темно, если не считать квадратиков света от окон на кустах и лужайках. Пахло сиренью и золотым дождем.
Стивен остановился.
– Корделия.
– Да?
– Я по вас с ума схожу.
– Стивен, вы не должны так говорить.
– Больше не буду. Во всяком случае, не слишком часто. Но иногда это… просто необходимо.
– Понимаю.
– Правда?
– Конечно.
– Вряд ли вы можете понять – вы такая холодная и всегда держите себя в руках.
– Не всегда, – вырвалось у нее.
Он положил руку ей на плечо. Почувствовав опасность, Корделия сделала шаг назад и наткнулась на ствол дерева. Стивен поцеловал ее. Поцелуй получился неуклюжим – из-за темноты. Во второй раз его губы нашли ее теплый рот. Они некоторое время стояли без движения. Потом она отпрянула и отвернулась.
– Вот я и не сдержал слова, – сказал Стивен. – И ничуть не жалею. Мне просто нет до этого дела.
– Уходите, пожалуйста.
– Вы обиделись?
Обиделась? Нет, это что-то другое.
– Корделия, я не могу так уйти. Скажите, все останется по-прежнему? Ведь правда?
– Стивен, – выдохнула она. – Пожалуйста… Пожалуйста, уходите!
"Нельзя ехать на прием. Так скоро. Словно ничего не произошло. Попробовать сказаться больной? С тех пор, как я вышла замуж, я ни разу не болела. Теперь моя очередь схватить простуду. У меня болит голова, как у Брука. Внешне ничего не заметно, зато имеешь право остаться дома и все хорошенько взвесить. Нельзя плыть по течению, особенно сейчас. Мне следовало предвидеть… А я закрывала глаза… делала вид…"
– Корделия, – обратился к ней мистер Фергюсон. – Сегодня как раз подходящий день для вашего знакомства с фабрикой. У меня выпала пара свободных часов, такое редко случается. Я давно вам обещал. Брук вернется из Олдхэма самое раннее после обеда, но мы и без него сумеем о вас позаботиться.
– Я бы с удовольствием, но у меня разболелась голова. Может быть, в другой раз?
– Прогулка в открытой коляске пойдет вам на пользу. Уверен, от вашей головной боли не останется и следа. В другой раз я наверняка буду занят.
– Мне нужно кое-что сделать по дому. Миссис Мередит сказала…
– Вот пусть миссис Мередит сама и справляется. За одно утро с домом ничего не случится.
"Что толку спорить. Наверное, у меня слишком уступчивый характер – не такой, как у Маргарет. Или в том и состоит мой долг? Что это, слабость или сила – не лезть в бутылку по всякому мелкому поводу?"
Чудесное майское утро. Ни ветерка. И только на севере застыла гряда белых облаков.
Запрягли фаэтон; лошади плавно двинулись с места и на хорошей скорости понеслись в город, обгоняя громоздкие омнибусы, груженые подводы, мальчишек с ручными тележками и нищих, мимо массивных старинных зданий на Ардвик-Грин и дальше по Лондонской дороге.
Здесь они сделали крутой поворот и, оставив позади фешенебельный торговый центр, въехали прямиком в трущобы.
Лошади уже не бежали, а еле плелись, с трудом пробираясь по узким улочкам, где играли ребятишки в лохмотьях; голые малыши ползали прямо по проезжей части. Обветшалые четырехэтажные здания загораживали дневной свет; в воздухе носились частицы копоти и дыма. Худые, неопрятные женщины, закутанные в шали и в башмаках на деревянной подошве, сидели на крылечках или в дверных проемах, баюкая грудных младенцев и переругиваясь с соседками через дорогу. Боковые улочки и вовсе представляли из себя канавы для сточных вод, с выложенными булыжником склонами. Все чаще попадались фабрики, тесня друг друга; высокие, закопченные трубы тонули в клубах дыма. Корделии и прежде приходилось сталкиваться с нищетой: недалеко от того места, где жили Блейки, были бедные кварталы, но ей никогда не доводилось наблюдать подобное убожество.
– Подъедем к каналу, вид будет поприличнее, – пообещал, заметив ее отвращение, мистер Фергюсон.
Перед ужасающей нищетой обитателей этого района ее собственные проблемы показались сущими пустяками. Людям было не до флирта: они работали ради выживания своих семей, а теряя работу, оставались без куска хлеба. С недавних пор здесь участились случаи смерти от тифа и холеры: они беспрепятственно косили истощенных людей. У Корделии не укладывалось в голове, как может остальное население продолжать жить как ни в чем не бывало, когда в самом сердце города вымирает целая община. Да, во время недавнего хлопкового голода фабрики сотрясали бунты – Корделия много слышала об этом еще в школе, – но они не шли ни в какое сравнение с теперешними бедствиями, когда у людей даже не осталось сил бунтовать.
Она почувствовала себя непростительно счастливой, потому что жила в комфорте и роскоши, и безнадежно испорченной – потому что ей было этого мало. Уж не за счет ли этих несчастных достигнуто ее собственное благополучие?
– Никогда здесь не были? – поинтересовался мистер Фергюсон.
– Нет.
– Любому пошло бы на пользу – раз-другой в год наведаться в это забытое Богом место.
Корделия удивленно взглянула на свекра.
– Я тоже об этом подумала.
Они проехали под заклеенной объявлениями аркой железнодорожного моста, миновали пустырь и зацементированную площадку для игр, где копошилась мелюзга.
– Вплоть до прошлого года здесь было старое кладбище, – объяснил мистер Фергюсон. – По моей инициативе на этом месте оборудовали игровую площадку. Хоть какая-то забота о живых важнее чрезмерного внимания к мертвым.
– Да, – через силу согласилась она.
Мистер Фергюсон помолчал и вдруг ошарашил ее вопросом:
– Корделия, вы счастливы в Гроув-Холле?
– Да.
– Брук – человек со странностями. Но у него немало ценных качеств.
– О да. У него доброе сердце. Я к нему очень привязана.
Привязана… А можно ли считать привязанностью то чувство, которое заставляет бешено биться ее сердце и от которого кровь закипает в жилах?…
– Ну, вот мы и приехали. – Мистер Фергюсон помог ей спуститься на землю. Сегодня он был как никогда доброжелателен, и Корделия чувствовала себя не в своей тарелке. Что это – угрызения совести?
Они прошли через широкие чугунные ворота, и на них тотчас пахнуло едкими химикалиями. Они миновали несколько крытых, похожих на бараки, цехов и пошли по мощеной булыжником дорожке в контору. Бывшие там несколько мужчин поднялись им навстречу и почтительно поздоровались. Мистер Фергюсон милостиво кивнул в ответ и прошествовал дальше. Корделия чувствовала, как ее провожают взглядами.
