Прочь, прочь отсюда! Теперь ее ничто не удерживало больше. Ей оставалось только еще разок пройти по крыше, перешагнуть через порог дома Гельвигов — и она была бы свободна.
Девушка спрятала книгу в карман и уже собралась идти, но вдруг остановилась, затаив дыхание. В зале хлопнула дверь и послышались чьи-то приближающиеся шаги. Фелисита бросилась на галерею, открыла стеклянную дверь, ее глаза беспокойно блуждали по крыше: она уже не могла пройти там незамеченной, ее единственным спасением было — спрятаться... Между стеной и цветочными горшками оставалось узкое пространство. Фелисита поднялась на крышу и схватилась за громоотвод... Кто бы теперь ни пришел на галерею, девушка стояла там как воровка... Она проникла в запертые комнаты. Ее уже обвинили в том, что она знает о серебре. Теперь ее вина была очевидна. Она оставляла этот дом не по доброй воле. Ее выгоняли, и, как тетя Кордула, она должна будет молча нести свой позор всю жизнь...
Безумным взором обвела она галерею. Ее последняя надежда рушилась: профессор не остановился у стеклянной двери, а шел все дальше. Слышал ли он шаги убегающей девушки? Иоганн стоял к ней спиной и мог бы уйти, не заметив ее. Но ветер заставил профессора обернуться, и он увидел девушку, судорожно державшуюся за громоотвод.
Минуту ей казалось, что кровь застыла у нее в жилах от его изумленного взгляда, но потом эта же кровь бросилась Фелисите в голову.
— А, тут стоит воровка! Зовите власти, зовите госпожу Гельвиг! Улика налицо, — закричала она с горьким смехом.
— Ради Бога, — воскликнул профессор, — крепче держитесь за громоотвод, иначе вы погибли!
— Я была бы счастлива, если бы это случилось, — резко прозвучало сверху.
Он не заметил узкой дороги, по которой вскарабкалась Фелисита, и, сбросив цветы, крепко обнял сопротивлявшуюся девушку и увлек ее вниз, на галерею.
Отважный дух девушки был побежден: она была ошеломлена, она даже не заметила, что ее мнимый противник поддержал ее. Фелисита закрыла глаза и не видела, как его задумчивый взгляд остановился на ее бледном лице.
— Фелисита! — прошептал он просящим голосом.
Она вздрогнула и очнулась. Негодование и горечь, годами жившие в ее душе, снова охватили Фелиситу. Девушка сердито вырвалась, и вокруг ее рта опять появились глубокие складки.
— Как вы могли дотронуться до парии? — сказала она резко. Но вдруг ее гордо выпрямившаяся фигура поникла, и девушка закрыла лицо руками. — Ну, допрашивайте меня, вы останетесь довольны моими показаниями.
— Прежде всего успокойтесь, — сказал он тем мягким, успокаивающим тоном, который против воли так тронул Фелиситу у постели больного ребенка. — Оставьте ваше дикое упрямство, которым вы стараетесь меня оскорбить... Посмотрите, где мы находимся. Здесь вы играли ребенком, не правда ли? Здесь отшельница, за которую вы сегодня так горячо заступились, подарила вам свою защиту и любовь... Вы упрямы, озлоблены, горды, и это часто делает вас несправедливой и суровой, но на низость вы неспособны. Не знаю почему, но я был уверен, что найду вас здесь, наверху. Робкое, смущенное лицо Генриха и его невольный взгляд, который он бросил на лестницу, когда я спросил о вас, убедили меня в моем предположении... Не говорите ни слова, — продолжал Иоганн, когда девушка подняла глаза, собираясь заговорить. — Я действительно хочу вас допросить, но совершенно о другом, и, думаю, имею на это право после того, как я прошел через бурю и непогоду, чтобы обнять свою сосну...
Фелисита видела, как задрожали его руки. Молодые люди стояли теперь как раз на том месте, где она только что пережила тяжелую борьбу с собой. Она опустила голову, чувствуя себя виноватой.
— Фелисита, что если бы вы упали? — заговорил он опять. — Должен ли я вам сказать, в какой ужас вы меня повергли вашим отчаянным упрямством?.. И разве не может минута смертельного страдания искупить несправедливость многих лет? — Он остановился, ожидая ответа, но побледневшие губы молодой девушки были крепко сжаты. — Вы так враждебно настроены, что не замечаете перемен. Фелисита, недавно вы говорили, что обожали вашу мать, что она называла вас — Фея. Я знаю, что все, кто вас любит, называют вас этим именем, и я тоже хочу сказать: «Фея, я хочу мира!»
— Я не сержусь больше, — сказала она глухо.
— В ваших устах эти слова значат очень много, но они меня не устраивают полностью. Что пользы в том, что мы помиримся, а потом снова расстанемся на всю жизнь? К чему мне знать, что вы больше не сердитесь, если я не могу убедиться в этом? Если помирились люди, которые были так чужды друг другу, как мы, то они должны остаться вместе. Поедем со мной, Фея!
— Я с отвращением думаю об институте, — быстро ответила она.
По его лицу скользнула улыбка.
— Идея об институте возникла по необходимости. Мне самому пришлось бы тогда плохо... Могло случиться, что я не видел бы вас день — два, а при нашей встрече вокруг стояла бы дюжина любопытных учениц и ловила бы каждое наше слово. Или же госпожа Берг, строгая начальница, сидела бы рядом, не позволяя, чтобы я держал в своих руках эту маленькую ручку... Нет, я хочу постоянно видеть это милое упрямое лицо, я должен знать, что там, куда я вернусь после напряженной работы, меня будет ждать моя Фея, но ведь все это может осуществиться лишь тогда, когда вы станете моей женой!
Фелисита вскрикнула и попробовала вырваться, но он крепко держал ее.
— Эта мысль пугает вас, Фелисита? — спросил он, глубоко взволнованный. — Я хочу надеяться, что этот испуг происходит только от неожиданности. Я говорю себе, что до той поры, когда вы станете моей женой, может пройти еще много времени. Но я постараюсь завоевать вас. Я буду ждать, как это ни тяжело, пока вы по собственному желанию не скажете мне: «Я согласна, Иоганн!..» Я знаю, какие чудеса творятся в человеческом сердце. Я бежал из маленького городка, чтобы преодолеть себя самого, и тогда случилось чудо. Я понял, что то, что я хотел оставить позади, станет блаженством всей моей жизни... Скажите мне хоть слово! Дайте мне надежду!
Молодая девушка понемногу высвободила свои руки. Ее брови нахмурились, словно от сильной боли, угасший взгляд был устремлен на пол, а холодные руки судорожно сжимались.
— Вы хотите получить надежду от меня? — спросила она слабым голосом. — Час назад вы сказали: «Это будет ваш последний бой», — а теперь снова заставляете меня бороться. Но что значит борьба с внешними врагами по сравнению со внутренней борьбой? — Она в отчаянии заломила руки. — Я не знаю, за что Бог вложил мне в сердце эту несчастную любовь.
— Фея!
Профессор протянул руки, чтобы привлечь к себе девушку, но она отстранилась, хотя ее лицо просветлело.
