— Мне совершенно не трудно. — Карлотта улыбнулась Майло, который стоял рядом с отцом. Джесси и Молли с любопытством выглядывали из двери. От взгляда на детей Эвана в Карлотте пробудился материнский инстинкт. Она очень хотела иметь своих детей, но не от Эдгара. Карлотта четко знала, кого она хочет видеть отцом своих детей. — Если я что-нибудь могу сделать для вас, синьор, или для детей, просто дайте мне знать, vero?
— Мы справимся сами, — гордо заявил Эван. — Но я благодарю вас за предложение, миссис Диксон.
— Зовите меня Карлотта, синьор. — Она протянула Эвану корзинку. — Приятного аппетита.
— Спасибо, Карлотта.
Эван направился в дом, а Карлотта снова подошла к Амелии.
— Габриель сегодня сказал мне, что вы ничего не помните до того момента, как оказались здесь. Это ужасно, vero?
— Это сущий кошмар, — призналась Амелия.
— Не представляю, как тяжело мне было бы не помнить свою семью и детство. — Карлотта очень скучала по своей семье, особенно по сестрам и по матери, и мечтала о том дне, когда сможет увидеть их снова.
Амелия не ответила. Ей было больно думать об этом, поэтому она вообще отгоняла такие мысли.
— Вы не помните, как были в тюрьме? — спросила Карлотта. Она знала, что эти слова причинят девушке страдания, но Карлотта не смогла себя пересилить.
— Я не верю, что я Сара Джонс, — сердито ответила Амелия.
Карлотта удивилась такой бурной реакции. Она думала, что эта девушка слишком слабая и мягкотелая.
— Я хотела бы вам помочь, — продолжала итальянка.
— Не знаю, что вы можете сделать. — Теперь удивилась Амелия.
— Я могу стать вам другом, vero, — ответила Карлотта.
Амелию поразило ее предложение.
— Нас здесь только двое, и мы должны держаться вместе, как сестры. Разве вы не согласны? — настаивала Карлотта.
— Я… наверное, да, — разволновалась Амелия.
Ей было бы легче, если бы рядом оказался человек, с которым она могла бы поделиться, но Амелия не доверяла итальянке. Она еще могла поверить в то, что та хочет завязать с ней дружеские отношения, но стать сестрами, это уж слишком. Карлотта покинула ферму, довольная своими успехами, а Амелия задумалась над мотивами поведения итальянки. Она была уверена, что все это как-то связано с Габриелем.
После ужина Эван и дети обычно сразу ложились спать. Амелия видела их только на следующее утро. У нее не было выбора, кроме как отправляться в свою одинокую хижину и размышлять о том, почему ее приняли за заключенную. Но этим вечером, после визита Карлотты, тревога и отчаяние охватили Амелию. Она знала, что не сможет заснуть, и решила не ложиться рано. Эван явно не одобрил бы ее ухода с фермы, но Амелия все же рискнула и тихо направилась к маяку. Она надеялась, что Габриель дежурит сегодня. Ей очень надо было поговорить с тем, кому она может доверять.
Войдя внутрь маяка, Амелия остановилась у начала деревянной лестницы.
— Габриель, вы там? — Эхо отозвалось, вторя ее словам, взлетая вверх башни, сделанной из тысяч кусков местного гранита.
Услышав его ответ, она начала подниматься по лестнице. Добравшись до верха, Амелия запыхалась. Она увидела закат. Огненный шар солнца только что коснулся поверхности моря, и небо на горизонте расслоилось на полосы ярко-оранжевого, золотого, красного и малинового цвета. Амелия замерла в восхищении.
— Как вы себя чувствуете? — спросил ее Габриель.
Он был рад, что сегодня забыл запереть дверь маяка. Габриель подравнивал фитили в лампе, и делал это каждые четыре часа. Оптический механизм состоял из вращающихся параболических отражателей, приводимых в движение гирей, через специальную систему блоков. Линза весила три тонны и находилась в ртутной ванне для того, чтобы снизить трение во время движения по окружности. Весь этот механизм приводился в движение с помощью почти семидесятикилограммовой гири. И принцип был тот же самый, что и в обычных дедовских часах.
— Я боюсь закрыть глаза, — призналась Амелия.
Габриель прекрасно понял, что она имеет в виду.
У него было дежурство в тот день, когда они нашли труп. После того как он побывал на ферме Эвана в надежде увидеть Амелию, Габриель вернулся домой и попытался заснуть, но не смог. Он надеялся, что после сегодняшнего дежурства ему удастся заснуть.
— Когда нас слишком одолевают ужасы жизни, красота природы может вселить покой в наше сердце, — вслух размышлял Габриель. Хотя он не был очень набожным человеком, иногда задумывался о рае, высшей силе и судьбе. — Природа помогает мне размышлять о жизни и смерти. Эван говорил вам, что я приходил сегодня утром на ферму? — спросил Габриель.
— Да, он упоминал об этом… причем довольно странно, когда принес мне завтрак.
— Мне даже страшно спросить, какой прием вас ждал, когда вы вернулись вчера на ферму. Я знаю, каким может быть Эван. Иногда он ведет себя как разозленная гадюка. — Вероятно, подумал Габриель, Эван был слишком груб, и он принес ей завтрак в качестве своеобразного извинения.
— Он просто неистовствовал. Сесилия сказала, что он решил, будто бы я убежала. Сегодня утром он сказал мне, что я не смогла бы выжить.
— Он прав.
— Я могу ошибаться, но у меня сложилось впечатление, что вчера он волновался за меня. Определенно он странный человек.
— Это моя вина. Если бы я не попросил вас о помощи…
— Вы не виноваты, Габриель. Никто не ожидал, что мы найдем труп, но беднягу надо было похоронить. Я понимаю. Уверена, что и Эван тоже понимает это. Он просто слишком упрям, чтобы это признать. — Амелия замолчала, вспомнив гневные слова Эвана. — По крайней мере, я извлекла некоторую пользу из всего случившегося сегодня, если можно так сказать. И это меня обрадовало.
— В каком смысле?
— Я узнала о преступлении, которое совершила Сара Джонс.
Габриель промолчал. Он считал, что девушке самой решать, говорить ему об этом или нет.
— Эван сказал, что я… Сара Джонс украла браслет у дочери хозяйки. Я не могла сделать этого. Сама мысль об этом представляется мне омерзительной. Потом, если у меня были хозяева, значит, я была прислугой. Не кажется ли вам это странным, учитывая мою неспособность к домашним делам?
— Кажется.
— Если бы Эван подумал об этом, то наверняка тоже согласился бы.
— Вы правы.
— Вы действительно так думаете? — с радостью спросила Амелия.
— Да. Действительно, если бы вы работали прислугой, ваши руки не были бы такими нежными. — Впервые Габриель понял, что действительно произошла ошибка, девушку приняли за другую. Но доказать это будет трудно.
