— Лежите, — остановил ее доктор. — Вы спасли его. А Александр Николаевич спас вас.
— А нога, его нога?
— Ничего опасного — ушибы, ссадины. Как у всех отчаянных мальчишек.
— Благодарю тебя, Господи! — с облегчением воскликнула Мария.
Она обвела глазами комнату — все осталось, как прежде, словно ничего не случилось. Вот только у нее чуть-чуть кружилась голова, и было жарко. И еще немного скребло в груди влажным кашлем.
— Вы должны отдохнуть, — настойчиво произнес доктор Мандт. — Закройте глаза и постарайтесь заснуть.
Мария медленно кивнула ему и опустила веки.
— Вы — такая красивая и такая храбрая, — почудился ей рядом голос Александра.
— О, если бы это было правдой… — прошептала она.
— Я восхищаюсь вами, я обожаю вас. Вы нужны мне.
— О, если бы… — принцесса почувствовала, как слеза скатывается по ее щеке, и открыла глаза. — О Боже! Александр, это вы?!
— А вы думали, что я вам снюсь? — улыбнулся Александр.
Он стоял на коленях перед ее постелью.
— Но что вы делаете здесь?
— Пытаюсь завершить наш разговор.
— Мне так неловко…
— Молчите, Мари, молчите и слушайте, — Александр поцеловал ее руку. — Вы не уедете. Вы не можете уехать! Вы дороги мне, как никто в этом дворце. В этом мире. Вы — мужественная, вы удивительная. Необыкновенная. Все вами восхищены. Костя в вас души не чает. И даже Ее величество растрогана. А император преисполнился к вам еще большего уважения.
— Мне кажется, что вы путаете любовь с чувством благодарности, — с сомнением сказала принцесса.
— А мне кажется, что пришло время вам самой поверить в мои чувства к вам.
— А они есть? Если бы я точно знала, что вы любите меня…
— Мари, в моей жизни нет никого, кроме вас! Да, я был увлечен и, наверное, не однажды. Но время все расставляет по своим местам. То, что произошло сегодня, заставило меня по-иному взглянуть на вас и иначе оценить мое отношение к вам. Я понял, вы — это серьезно! Мое чувство к вам не похоже на увлечение или на страсть, в которой легко сгореть и которая проходит так же быстро, как и возникает. Отныне я знаю, любовь — это нечто более высокое и постоянное. И я признаюсь вам, что испытываю это чувство именно к вам, Мария, и умоляю вас — не покидайте меня!
— Все это так неожиданно, — смутилась она. — Я была уверена, что в вашей жизни есть другие женщины.
— В моей жизни есть только вы! Вы — та, что обладает всеми качествами, которые я хотел бы видеть в своей жене — будущей императрице и матери моих детей! Сегодня я, наконец, понял, что вы — единственная, кто мне нужен. И я не хочу потерять вас! Я… — Александр выдержал паузу и, собравшись с духом, произнес. — Я люблю вас.
— Господи! — расплакалась Мария. — Как долго я ждала от вас этих слов! Я не знаю, не знаю, что мне делать…
— Вам больше ничего не надо делать — просто останьтесь со мной…
И наследник с надеждой заглянул ей в глаза.
— Сгинь, нечистая, сгинь! — старый слуга, торопливо осеняя себя крестным знамением, выбежал из гостиной, едва не сбив Анну с ног.
Матвеич, с незапамятных времен служивший в городском доме Корфов, помогал ей разбирать привезенные из имения вещи. Старик он был добрый, но немного с гонором — почитай, столько лет вращался в столице, видал в этом доме господ из высшего света, нахватался хороших манер и строжайшим образом следил за порядком и сохранностью барского имущества.
Боязливым Матвеич никогда не слыл, но за эти два дня надоел Анне нелепыми страхами и причудами. Он то и дело прислушивался к шорохам и скрипам и уверял, что в доме поселилась нечистая сила. «Это у тебя от одиночества», — пыталась успокоить его Анна. Она была уверена — привык старик к тишине в доме, а со смерти Ивана Ивановича петербургская резиденция Корфов просто пустовала, вот и мерещится всякое. Но Матвеич клялся, что ходит кто-то в доме, почитай, с их приезда. Вот те крест!..
Анна жалела его и не спорила. Ей было не до суеверий старого мажордома. Уже второй день она ждала вестей от князя Оболенского, которому сразу написала. Никита отнес ее записочку в приемную Дирекции Императорских театров, но проходили часы, дни, а ответа все не приходило. Анна не знала, что и думать. Возможно, на молчание Оболенского повлияли ее отношения с Михаилом? И хотя Анна никогда не думала о людях плохо, вдруг заподозрила в этом происки Корфа. Владимир вполне способен был уговорить Оболенского отказаться от своих намерений.
Но нет, нет, сама себя убеждала Анна, Владимир стал другим, он не мог так с ней поступить! Не мог!..
— А-ааа! — заметался вокруг Анны старый слуга.
— Да что с тобой, Матвеич? — остановила она его. — Или почудилось что?
— Сундук! Сундук шевелится! — закричал Матвеич. — Святы, Господи, сохрани и помилуй!
На крики в гостиную с топором влетел Никита с решительным видом. В отличие от Анны, он к рассказам Матвеича отнесся с полным пониманием, правда, по другой причине. Дурных людей всюду хватает, пояснял Анне Никита, а дом-то стоит на виду — пустой, знай! — заходи да бери, чего под руку попадется. И поэтому он стал со вчерашнего дня держать поближе топорик и даже наточил его для верности.
— Воры? Где? Кто? Убью! — устрашающе размахивая своим страшным «оружием», пригрозил кому-то неизвестному заполошный Никита.
— Никитушка! — не на шутку перепугалась Анна. — Ты что же это? Из пушки да по воробьям? Матвеичу привиделось, а ты — сразу в драку. Успокойся, пожалуйста, и топорик отпусти.
— А? Что? — растерялся Никита и медленно опустил топор. Осмотревшись, он виновато потупил голову и спрятал руку с топором за спину. — Ты уж извини, Аннушка, испугался я — думал, на тебя напали.
— Мы же не в лесу и не на большой дороге, — улыбнулась Анна. — Просто Матвеич увидел что-то и сразу в крик.
— А ты сама-то проверь, — недовольным тоном пробурчал слуга, понемногу успокаиваясь при такой завидной подмоге. — Сказали — платья там театральные, побрякушки всякие, а сундук-то тяжелый! Никитка тащил, чуть паркет не попортил. Красота там, говорит. Да какая же это красота, коли она пудов на десять тянет!
— Не может этого быть, — удивилась Анна. — Я же бесприданница, откуда мне такие богатства в сундук загружать?
— Разве что Варвара разносолов тебе подложила? — предположил Никита.
— А ты бы заместо того, как рассуждать про всякое, взял бы да заглянул в сундук, — ехидно подначил его Матвеич. — А то тем и силен, что топориком попусту размахивать.
— Запросто, — храбро сказал Никита, подошел к стоявшему посередине гостиной сундуку и открыл его.
Крышка со стуком откинулась.
— Батюшки святы! Глаза… — прошептал Никита и замер на месте, как вкопанный.
