Однако сон быстро пришел к ним обоим – глубокий, спокойный сон как естественный итог полного счастья, удовлетворенной страсти и любви. А тем временем на город магии и чудес надвигался апокалипсис...
Это началось на расстоянии более двухсот миль к северо-западу от Сан-Франциско.
Полосы лунного света прокладывали серебристые дорожки в Тихом океане до самого горизонта. Было очень тихо, и только волны еле слышно плескались о борт грузового судна. Внезапно вахтенный вздрогнул, услышав это. Сначала звук был похож на отдаленный раскат грома, но с каждой секундой он становился все громче и превратился в оглушительный рев. Вахтенный офицер потерял равновесие, и ему пришлось ухватиться за поручень, чтобы не упасть. Океан бурлил и пенился, а судно швыряло как щепку.
Он бросился в рубку.
– Что происходит, сэр? Я не могу справиться с ним! – выкрикнул рулевой.
– Я не знаю! Быть может, конец света!
– Сэр! Посмотрите! – Выпучив глаза, рулевой с ужасом смотрел на сплошную водяную стену, выросшую перед носом судна.
– Боже милостивый! – Офицер перекрестился.
В следующее мгновение лавина накрыла их, и стальной корпус судна был раздавлен как яичная скорлупа.
С нарастающей яростью стихии мощный вал несся вдоль разлома Сан-Андреас по направлению к спящему Сан-Франциско.
Около пяти часов утра страшное землетрясение обрушилось на побережье, разрушая утесы, вырывая с корнем тысячелетние калифорнийские пальмы и на сотни миль до неузнаваемости меняя его очертания.
Сержант полиции Джесс Кук, дежуривший ночью, остановился поболтать с другом Алом Леви, который возвращался домой после ночной игры в покер.
– Ты когда-нибудь видел такой рассвет, Эл? – спросил он, указывая на кроваво-красный восток.
– Не нравится мне это, Джесс. В воздухе чувствуется что-то странное. – Леви нахмурился.
Вдруг как по команде во всех уголках спящего города залаяли собаки, кошки завели свой жуткий концерт, поддержанный ржанием лошадей.
– Боже праведный! – воскликнул Кук, хватая Леви за руку. – Должно быть, у меня начался бред!
Далеко на Вашингтон-стрит мужчины увидели вселяющее ужас зрелище: вздыбившийся тротуар, подобно гигантской волне, стремительно двигался в их направлении.
На шестом этаже отеля Тара и Девайн вылетели из кровати, подобно вертящемуся дервишу, а мебель бросало от стены к стене, словно бильярдные шары.
– Это землетрясение! – закричал Девайн.
Опираясь руками о пол, он на коленях пополз к окну и крепко ухватился за подоконник. Тара последовала за ним и не поверила своим глазам. Насколько мог охватить взгляд, всюду высокие дома раскачивались, как городской лес, на который обрушились ураганные ветры. Одно за другим здания начали падать.
– Мы должны немедленно отсюда выбраться, – сказал Девайн. – Набрось халат, нет времени, чтобы одеться!
Тара накинула пеньюар, а Девайн натянул брюки, и они осторожно стали пробираться к двери.
В холле был ад кромешный. В вестибюле настоящее столпотворение. Такой сцены Тара не могла представить себе даже в самых жутких снах. Полуодетые мужчины и женщины, а многие совершенно голые, дрались друг с другом, чтобы пробраться к выходу.
– Пусть они выйдут, – сказал Девайн. – У нас еще есть время. Это здание довольно крепкое.
Они остановились перед открытой дверью номера, и Девайн воскликнул:
– Будь я проклят!
Посреди гостиной, одетый в купальный халат и комнатные туфли, стоял великолепный Энрико Карузо. Он прижимал к своей груди фото великого президента Теодора Рузвельта с его автографом и, не обращая внимания на сыпавшуюся на него штукатурку, пел.
Тара восхищенно захлопала в ладоши.
– Кто, кроме итальянца, стал бы петь в такой момент арию из «Паяцев»! – воскликнула она.
Однако исполнение было прервано упавшей с потолка хрустальной люстрой. После этого камердинер Карузо схватил певца за руку и вытолкнул в холл.
Карузо пожаловался Таре:
– Mamma mia! Я уехал из Неаполя, чтобы спастись от Везувия, и угодил здесь прямо в землетрясение!
К этому времени толпа в коридоре несколько поредела, и они смогли спуститься вниз по лестнице.
Первый подземный толчок длился не более сорока пяти секунд, но показался вечностью. Они были уже в вестибюле, когда второй толчок уложил их всех на мраморный пол. Через двадцать пять секунд Тара и Девайн с трудом встали на ноги и, прихрамывая, пошли на улицу.
Некогда великолепный город сейчас корчился в предсмертной агонии. Здания, как костяшки домино, рассыпались, погребая друг друга. Газ и вода вырывались из огромных трещин в земле. Пожары охватили весь город. Повсюду лежали трупы с изувеченными и раздробленными головами, ногами и руками, все было обагрено алой кровью.
Карузо с камердинером вышли вслед за Тарой и Девайном на улицу, певец от слабости и всего пережитого буквально осел на землю. Полицейский верхом на лошади подскочил к ним.
– Времени на отдых нет! Через десять минут всех, кто не успеет уйти отсюда, поглотит огонь! Или спускайтесь к заливу, или поднимайтесь на Ноб-Хилл! – «крикнул он.
Застонав, Карузо с помощью своего камердинера и Девайна поднялся.
В этот момент они увидели красивого молодого человека в нарядной накидке и высоком цилиндре. Он небрежно поигрывал тростью и беззаботно насвистывал какую-то мелодию.
Карузо шлепнул себя по лбу.
– Кто же еще, кроме Джона Барримора, вырядился бы при таком землетрясении!
– Кто это? – спросил Девайн.
– Величайший в мире актер, – ответил ему Карузо и, бросившись вперед, заключил Барримора в крепкие объятия. – Старина, что ты здесь делаешь?
– В данный момент я ищу место, где можно купить что-нибудь выпить. Я вернулся с холостяцкой вечеринки, а из-за проклятого землетрясения все бутылки со спиртным разбились. Ну, всего хорошего! Увидимся, Энрико! – беспечно сказал он и пошел дальше.
Когда они наконец достигли вершины, их взгляду открылся трагический пейзаж. Зрелище было столь ирреальным, что напоминало одну из картин Дантова ада.
В порту мужчины и женщины дрались друг с другом, словно звери, за право оказаться на паромах, которые могли перевезти их через залив в Окленд.
Административные здания, жилые дома, церкви были объяты пламенем пожаров. Деревянные строения поднимались кверху подобно факелам, в то время как сооружения из стальных балок и перекладин корчились и извивались в огне словно живые существа. Гордость Сан-Франциско, величественная ратуша, на строительство которой ушло двадцать лет и шесть миллионов долларов, превратилась в груду камней.
Весь город был залит жутким багровым заревом. Сквозь плотную завесу дыма, окутавшего все на многие мили вокруг, не было видно, как по-прежнему гибли в огне люди, как мародеры грабили мертвых и умирающих, нередко отрубая пальцы, чтобы овладеть ценными кольцами. Хотя это было рискованное занятие, потому что армейские и полицейские патрули безжалостно расстреливали их на месте. Один мужчина раздевал девушку, пытаясь ее изнасиловать. Три человека подоспели ей на помощь. И пока двое держали бандита за руки, третий его кастрировал.
