Ответа я не получила.
На третий день я самым жалким образом призналась во всем Эмили, ибо не могла больше молчать. Но она ничего не поняла.
— Подумать только! Рассердился из-за такого пустяка. Пусть дуется, если хочет. Ему должно быть стыдно за свое поведение. Не волнуйся, он скоро придет, а если нет, то не велика беда. Если он из-за каждого пустяка будет портить тебе нервы, представляешь, какой будет твоя жизнь? Тебе повезло, что ты вовремя раскусила его.
Она сияла. Она надеялась, что теперь я никогда ее не покину. У нее давно не было такого хорошего настроения, и она даже купила себе новую летнюю шляпку — лиловую, поскольку все еще носила траур.
Безусловно, меньше чем кому бы то ни было мне захотелось бы поведать о своем горе Айрис, если бы я случайно не встретила ее вечером на Пикадилли, когда она возвращалась с репетиции домой.
— Кристи! Ведь мы можем вместе поехать на автобусе. Почему ты избегаешь меня, негодница? Не украду я у тебя твоего Нэдди. Я ему совсем не нужна. Кому нужно такое чучело, как я! — Ее миловидность по-прежнему заставляла людей оборачиваться и смотреть ей вслед. — Нас загоняли в театре до смерти, милочка, просто до смерти. Ноги ужасно устают, и кажется будто пальцы вот-вот отвалятся.
Мы поднялись на крышу автобуса.
— Ах, Кристи! — громко и жалобно воскликнула Айрис. — Все места заняты, а мне так хотелось сесть впереди.
Тут же вскочил какой-то мужчина.
— Садитесь, мисс, я скоро выхожу.
— Как это мило с вашей стороны. Вам действительно не жаль уступить нам места, вы уверены?
Он заверил ее, что это лишь доставит ему удовольствие.
— Вот видишь, Кристи, стоит захотеть и всегда можно получить удобное местечко, — сказала Айрис.
Она уселась, довольная, и взяла меня под руку.
— Расскажи мне о себе. Ты всегда позволяешь мне болтать без умолку, а сама молчишь. Расскажи мне о твоем Нэдди. Честное слово, я не отниму его у тебя, потому что у меня есть совершенно обворожительный поклонник из театра, а Виктор подцепил себе новую девицу, знаешь из этих, что обожают «простую жизнь» — челка, греческие сандалии на босу ногу и расплющенные пальцы. Не понимаю, что он в ней нашел! Разве можно держать ноги чистыми в таких сандалиях, особенно в Лондоне? Но она «выше» этого. Да еще, представляешь, если на ногах мозоли!..
Солнечные блики, отражаясь от окон домов и стекол автобусов, играли на оживленном лице Айрис и еще больше подчеркивали золотистую свежесть ее кожи. Я же чувствовала себя глубоко несчастной.
— Ну хорошо, — почти не меняя тона, сказала она. — А теперь расскажи Айрис, что случилось.
И когда я рассказала ей, стараясь быть предельно краткой, она повернулась ко мне и, как всегда, когда речь шла о чужих сердечных делах, глаза ее горели любопытством.
— Оставь его, милочка. Одумается, сам придет.
Я сказала ей, что он не одумается, потому что во всем виновата я.
— Но ведь ты же ему все объяснила, не так ли? Если он не хочет понять, тем хуже для него. Мне кажется, он ведет себя отвратительно. Ты обожаешь его? Ну что за глупый вопрос, конечно, обожаешь!
Я ничего не ответила.
— Моя дорогая, — со странным, почти материнским участием продолжала Айрис, — а что, если он не вернется?
От ее слов у меня тоскливо заныло сердце.
— Не хмурься, а представь, что он не вернется. Разве не приятно сознавать, что никто больше не будет устраивать тебе эти противные сцены и делать тебя несчастной?
Подошел кондуктор и попросил взять билеты.
— Ах, вы сейчас рассердитесь на меня! — кокетливо произнесла Айрис. — У меня только фунтовый билет. Представляю, что вы мне сейчас скажете.
Кондуктор улыбнулся и сказал, что постарается разменять билет, но ей придется подождать, пока он наберет мелочь.
— Я могу дать тебе четыре пенса, — предложила я.
— Глупости. Им не мешает изредка оказывать любезность пассажирам.
Она вернулась к прерванному разговору.
— Разве тебе не хотелось бы снова быть свободной? Вольной как птица. Дики говорил мне, что ты жаловалась, будто Нэду не нравится, что ты пишешь стихи. Но ведь ты обожаешь писать? Разве не приятно знать, что ты можешь заниматься этим сколько хочешь и плевать на всех?
Странно, но ее слова успокоили меня, если не сразу, то потом, когда я распрощалась с ней у парка Клэпем-Коммон.
Я действительно испытывала нечто вроде облегчения и даже какой-то радости от сознания, что снова свободна. С вершины холма Баттерси за шпилями церквей небо казалось нежно-зеленым, как утиное яйцо, и очень чистым и спокойным. Лишь над шпилем церкви Святого Марка плыла маленькая розовая тучка, тихая, одинокая, гордая и свободная. Внизу, на улице, свет казался теплым, как венецианское золото, и бронзовые его отблески падали на лица школьников, которые с трудом одолевали крутой подъем на своих велосипедах: одни из них спешили домой после игр, другие — отбыв наказание в школе.
В эту ночь я спала хорошо. Эмили постелила свежие, хрустящие, как бумага, и пахнущие лимоном простыни. Покой блаженно разливался по телу, успокаивая каждую косточку, каждый мускул и нерв. По потолку пробегали желтые блики света от проезжавших мимо автомобилей; я следила за их игрой, пока не уснула. Мне казалось, что я медленно и восхитительно мягко падаю вниз. И так же, как Алиса[25], провалившаяся в кроличью норку, лечу мимо полок, на которых стоят всевозможнейшие сны, — протянув руку, я могу выбрать любой.
Пробуждение было таким же спокойным, и я увидела, что проспала всю ночь, почти не шевельнувшись, — простыни лежали на моей груди такие же свежие и неизмятые. Лишь через какое-то время анестезирующее чувство забвения стало исчезать и смутные воспоминания дали знать о себе первым уколом боли. О чем же мне надо вспомнить? Я знала, но не хотела вспоминать.
Весь этот и следующий день я была спокойна и упорно старалась не думать о том, что будет дальше, отмахиваясь от этого, как от неприятного пробуждения. Когда ко мне зашел Дики, мы пошли с ним в парк.
Все еще держалась жаркая погода, и, несмотря на поздний час — было уже около девяти вечера, — среди золотистой листвы островка на пруду резвились ребятишки, нагишом прыгавшие в воду.
— У тети Эмили сегодня ужасно довольный вид. Словно у кошки, слопавшей канарейку, — сказал Дики.
— У нас будет наконец телефон, — ответила я. — Завтра придут ставить.
— Следовательно, это и есть причина, почему Эмили так довольна? Не иначе, как она собирается висеть на нем целый день.
Я сказала ему, что Эмили довольна, потому что мы с Нэдом поссорились.
