– Хорошо, ты, – императрица ткнула пальцем в Петра, – имеешь фаворитку, я же молчу? Ты, – государыня перевела палец на Екатерину, – ты почти святая, не выпячивай свои чувства! На тебе семья держится! Что болтают – пустяк, нет доказательств. Пока за руку не поймана, или какой скандал прилюдный не произошел. А то, что вы в Ораниенбауме устроили: совместные ужины с любовниками – запрещаю. Как есть – прекратить. А кавалер твой, Екатерина Алексеевна, что-то задержался в столице, пора ему из России домой отправляться!
Петр аж подпрыгнул от неожиданности, напрягся и хотел было возмутиться, но императрица подняла руку, запрещая ему говорить:
– Фрейлина Воронцова останется при дворе, слишком многое меня связывает с ее семьей. Знаю, затаишь ты на меня обиду, Екатерина Алексеевна, но смири гордыню свою, нам, женщинам, часто приходится уступать. Пусть утихнут разговоры о тебе и Понятовском, тогда и посмотрим, вертать ли обратно кавалера…
Глава VI. «Весь мир к ногам твоим» (Г. Орлов)
1760-1761
«В столице все сошли с ума?» – удивлялась Екатерина, которую начало раздражать постоянное хихиканье и перешептывание фрейлин и служанок. Пока помешательство касалось только придворных дам, она относилась к этому спокойно, но когда такая же болезнь охватила и мужскую часть двора, причем и Малого и императорского, великая княжна наконец-то стала прислушиваться. Прежде всего для удовлетворения собственного женского любопытства, потом из-за нескончаемой скуки, в которую впала после высылки Понятовского, дикого чувства голода по приятному близкому общению, которого оказалась лишена так надолго.
Она не винила императрицу за жестокость, не обвиняла и Петра Федоровича, в произошедшем она находила только свои просчеты. Заигралась. Увлеклась. Потеряла голову от страсти. Вот и расплата. Все кавалеры, что увивались за нею, казались тусклыми и неумными, в обхождении не было того шика, элегантности, которыми обладал Понятовский, а потому одинокая постель не грела; пусть и скандальные, но живые и поныне отношения супруга и фаворитки вызывали зависть и слезы. Мир сузился до нескольких комнат в покоях и сосредоточился на маленьких записках, тайных, редких и печальных, которые она писала Понятовскому, а он ей. Оба грустили, оба надеялись на скорую встречу, только Екатерина в нее уже не верила.
А главным действующим лицом всех разговоров в многочисленных гостиных и кулуарах был некто Григорий Орлов – гвардеец Измайловского полка. Получить хитростью сведения о нем, выведывая незатейливыми вопросами «издалека» у фрейлин, не получалось: дамы, едва разговор заходил о гвардейце, начинали глупо закатывать глаза, еще глупее давить смех и расплываться в дурацких улыбках. Пришлось обратиться к другу Левушке, который не мог чего-то не знать.
Нарышкин сразу понял идущие издалека вопросы и замаскированное любопытство великой княжны, присел с разрешения Екатерины рядом – разговор предстоял долгий. И начал «вещать»:
– Как Ваше Высочество помнит, наши доблестные войска под начальством генерал-аншефа Фермора победили четырнадцатого августа в Цорндорфском сражении, интересующая Ваше Высочество персона, гвардеец Орлов, – герой этого сражения.
Екатерина, приготовившаяся слушать долго занимательный рассказ, облокотилась на спинку диванчика и во все глаза смотрела на Левушку. Его внезапное молчание, когда, по мнению женщины, он сказал все несущественное, а вот-вот должен был приступить к самому важному и вдруг замолчал, поразило Екатерину: она не скрыла удивления, в возмущении взмахнула ручкой:
– Как, и это все? Почему вы молчите, Лев Александрович?!
– Но вы спросили меня, кто такой Григорий Орлов, откуда он взялся. Я вам ответил, – притворился непонимающим Нарышкин, любуясь, как с Екатерины слетает напускное равнодушие, загораются глаза, как у обычной женщины, что готова часами слушать о предмете своих чаяний. На губах придворного заиграла лукавая улыбка.
– Вы бессовестный! – поняла хитрость друга Екатерина и осознав, в какую смешную ситуацию попала. Рассмеялась, чтобы скрыть смущение и разрядить обстановку. – Ну же, Левушка, вы всегда были мне другом, зачем же сейчас вы испытываете мое терпение? Да, я интересуюсь этим мужчиной, но мой интерес понятен – о нем говорят все! Здесь нет ничего странного, – последнюю фразу Екатерина проговорила, потупив взгляд.
– Именно как друг я и хочу уберечь Ваше Высочество от увлечения этим гвардейцем, им больны все женщины столицы, – с ноткой зависти вздохнул Нарышкин.
– А… Он действительно так хорош и достоин того, что им увлечены дамы? – тихо спросила Екатерина.
– Увы! Хорош и красив – слишком небрежно рекомендуют его.
– Ой-ля-ля, – улыбнулась и рассмеялась весело Екатерина. – Расскажите мне, он из крестьян? Почему его до сих пор не представили ко двору, если он герой?
– Нет, дворянин, сын новгородского генерал-губернатора, Григория Ивановича Орлова, но чин у Григория Григорьевича – поручик Измайловского полка. Потому и не представлен ко двору. Обычный дворянин.
– Левушка, я сейчас на вас рассержусь! С вас слова не вытянешь!
– Ваше Высочество, поверьте вашему преданному другу – мне, и простите за слова, что я вам сейчас скажу!
– Да говорите же, Лев Александрович! – Екатерина уже не скрывала нетерпения и страшно злилась на Нарышкина, ставшего внезапно таким щепетильным и не прытким, весьма не вовремя! Совсем не похоже на расторопного Левушку, чтобы это могло значить? Хотя… Какая разница! Пусть только быстрее расскажет, что ему известно об этом легендарном Орлове!
– Он совершенно не кавалер, – начал осторожно Нарышкин, всматриваясь в великую княгиню и следя за ее реакцией. – Почти не говорит по-французски, груб и не знает правил политеса. Ему никогда не достичь того уровня элегантности и лоска… Он ничем не напомнит вам графа Понятовского. Вы не найдете в нем и черты верного вам графа Салтыкова.
При упоминании первой любви Екатерина поморщилась и фыркнула.
– Он не такой, к чему вы привыкли. Знакомство с ним будет для вас истинным расстройством и огорчением. Вряд ли вы, с вашим умом и начитанностью, найдете о чем говорить с сим кавалером. Зачем вам это недоразумение, это всеобщее помешательство, Ваше Высочество? – быстро выпалил Нарышкин.
– Вы…
– Я позволил высказаться искренне, без утайки, как ваш верный друг! – заверил великую княгиню Левушка, выдержав пристальный взгляд Екатерины.
– Он совсем-совсем не говорит по-французски? – обреченно, ибо предупреждение Левушки разрушило ее мечты, спросила Екатерина.
– Он говорит по-русски, в основном… э-э-э… Слова, которые употребляют в кабаке, а не в обществе дамы, тем более такого высокого положения, как ваше!
